Наутро к нам пришёл первый немец...
Я знаю женщину, для которой первый немец , приблизившийся к их телеге в ставропольской степи, был просто потный дядя огромного роста, и в руке у него была конфетка. Он оказался вообще единственным виденным ею немцем: обоз с беженцами втянулся в предгорья, рассосался по селениям, и жизнь там как текла так и текла. Даже новогодняя ёлка была с красной звездой на макушке. На анкетный вопрос: «находилась ли на территории, временно оккупированной немецко-фашистскими захватчиками?» эта женщина — моя жена — долгие годы потом исправно отвечала «находилась». И это, в общем-то, не облегчало существование. В частности, закрыло перед нею — медалисткой — двери МГУ. А то бы и не пересеклись наши пути... Потом этот вопрос исчез из анкет и многое ненужное — вместе с ним. Стало совсем незазорным — рассказать об этом немце с его конфеткой: к ним свелось детское воспоминание о войне. А ещё — к зною степи и скрипу телег. Бездонному звёздному небу и запаху овчины. Бомбёжке (как оказалось, своими же). И почерневшему лицу матери.
Мой первый немец был с лопатой. Очень интересной лопатой, похожей на плоскогубцы. Это было второго июля. Сталин сказал тогда по радио: «Соотечественники и соотечественницы, братья и сёстры мои...» Спустя почти три года мы узнали об этих словах, но не могли постичь чувств, которые они тогда порождали. Уже звучали литавры и гремели салюты, а если случались неудачи, то были они несоизмеримы с успехами и не заслуживали упоминания. А пока...
Немец неторопливо перелез через забор, пошёл аккуратно по тропинке между огородными грядками. Обошёл маму, при этом произнёс гортанно фразу, из которой мы поняли только «fleissig», «tüchtig», старательно, мол, прилежно пропалываешь грядочку. Молодчина, мол. Выражение лица вполне соответствовало такому пониманию его слов. Мы согласно закивали. Он мерно прошагал по прямой до противоположной ограды, простриг ножницами для металла проволочную сетку и очутился на соседском участке. Тут своей лопатой-плоскогубцами с поразительной быстротой вырыл глубокую узкую яму. Он вонзал плоскогубцы вертикально в землю, сжимал рукоятки и вынимал ком земли, стиснутый двумя блестящими лезвиями. Оставив холмик земли, прошагал по прямой дальше, а я пошёл проверить: ямка была идеально круглая, гладкая, глубиной не меньше метра. Уже к полудню в ямках стояли столбы, и над нашим участком протянулись блестящие медные провода. Они вились с запада на восток бесконечной спиралью: на одном столбе чашечки изоляторов располагались по обе стороны, на следующем — по одну.
Столбы, толстые, просмоленные, были поставлены навечно. Прямой линией — на восток.
По Широкой целую неделю тянулись страшные своей собранностью и целеустремлённостью колонны. Разве устоять нашим?
Так начиналась для нас ночь длиною в два года и восемь месяцев.
