28 октября.
Я приехала в Москву 24 октября. И была прямо потрясена московскими впечатлениями. Началось с нашей квартиры – я никого из своих не нашла. Квартира пустая. Я растерянно ходила по комнатам – все вещи на месте, на месте книжные полки и книги, даже всякие мелочи: рамки из уральских камней с фотографиями, часы, репродуктор (и так же аккуратно говорит, и тот же голос диктора, как и полгода назад!), но нет ни мамы с маленькой Верочкой, ни сестренки Лели, ни бабушки, ни теток... Пусто. Тихо. На моем столе письмо мамы, в котором она пишет об эвакуации их треста на Урал. И совет мне – тоже ехать на Урал.
Пустая квартира произвела гнетущее впечатление. Я пыталась отвлечь свое внимание и рассеять тоску любимыми книгами. Увы, мертвая тишина угнетала... На буфете провела пальцем – на слое пыли ясно отпечаталась черта. Я написала: «Нина – Лена – Гриша!» – и стало страшно – мороз по коже – от тишины и этой надписи на пыли. Быстро стерла написанное и вышла на улицу...
Жаль, что я не приехала в Москву до 16 октября! Тогда не пришлось бы знакомиться «по свидетельским показаниям» с московскими событиями до 16-го, а была бы сама свидетелем.
Оказалось, что наши нефтяники, переколотив с утра порядочное количество оборудования, расхватав, кому хотелось, дипломы, к вечеру 16-го собрались идти пешком в Горький. От одного к другому бегала Г. и, прикрыв ладошкой рот, торопливо, с захлебом шептала: «Москва будет оставлена! Мне известно... Москву сдают без боя! Надо уходить!» И вот – многие ушли. Институт опустел.
Придет он, час расплаты с вами, подлецы и трусы! Попробуйте-ка вернуться! А вернетесь – мы с вами по-другому поговорим! Хватит, довольно того, что вы громкими, цветистыми фразами прикрывали так долго свои гнилые души и прожорливые желудки. Трудно было до вас докопаться, хотя многие и чувствовали лживость вашей болтовни. Вот что значит слепо, беспрекословно верить в авторитеты!
Но не все сбежали из института. Сидит в кабинета новый директор, и вся химия на местах. Молодцы! Но все же институт едет... вернее, идет в Стерлитамак...
Но многое я так и не поняла.
Зачем отсылать молодежь, когда под Москвой не хватает народу для рытья окопов? По домам с трудом набирают людей на трудфронт, а сотни студентов, молодых, здоровых, эвакуируют. Что это?
С виду Москва все та же. Неприятно поражают, правда, заколоченные окна во многих домах, а в некоторых окна и двери будто выдавлены. В МГУ попала бомба, и тяжелые, массивные ставни вылетели, на тротуаре груды стекла, щебня, все дома по соседству и напротив стоят с ощеренными окнами.
А по Калужской через определенные промежутки растут баррикады. Впереди торчат массивные рельсы, слегка наклоненные вперед, рядами стоят «ежи», а за ними мешки с песком и просветами для орудий. Наш чудный Крымский мост минирован, по нему уже не пропускают пешеходов.
Как жаль все в Москве – поврежденный Большой театр, Книжную палату. Хожу по Москве и со страхом думаю; вот еще одна тонна – и не будет чудного здания, может быть, последний раз вижу Библиотеку Ленина, где в тихой, уютной читалке столько дум передумано, столько пережито...
Свободное копирование
