28 декабря.
Когда я увидел ее под легкой волной черного покрывала, усеянного золотыми звездами, с золотым полумесяцем в черных волосах, во всеоружии красоты, и когда я увидел, что все для меня пропало, что напрасны и смешны мои глупые выходки болезненного самообольщения, - горькое чувство сдавило мое похолодевшее сердце... Неужели?.. Я подошел к тебе - и не нашел, о чем с тобой заговорить. "Должно воротиться прежнее!" - подумал я...
Я пригласил ее на кадриль. Один удар, и - aut Caesar, aut nihil. (либо Цезарь, либо ничто. (Прим. В. Вересаева.))
- Люба, - сказал я, - неужели же прежнее никогда не воротится? Вы думаете, что я что-то из себя корчу, что я изображаю или, по крайней мере, стараюсь изображать из себя столичного человека-петербуржца или там - студента...
- Почему вы это думаете? - спросила Люба.
- Я знаю, что вы понимаете меня без слов... Уверяю вас, я остался прежним.
- Ах, Витя, я отлично вижу, что вы остались таким же, как прежде. Когда я пришла от Ставровских, я прямо говорила дома, что вы совершенно не изменились.
Смешная, глупая выходка с моей стороны? Но я сказал, - aut Caesar, aut nihil! Что мне за дело, что это глупо, смешно, наивно? Люба улыбнулась с прежнею задушевностью, прежнее воротилось! Одна звезда сорвалась с ее покрывала и упала на паркет... Я поднял ее.
- Позволите мне взять эту звезду себе?
Она улыбнулась и посмотрела мне прямо в лицо.
О, как глубок
Взор тот ласкающий!
- Возьмите.
И теперь она лежит передо мною...
Вчера Люба была на вечере у Белобородовых. Скоро я ее опять увижу. А потом... Потом?.. Зачем мне думать, что будет потом? И к чему теперь писать? Будем теперь любить; слезы и песни придут потом.
Свободное копирование
