В юные годы - 106

   А в то время, когда мы жили с папой вместе, случилось однажды вот что. Было вербное воскресение. С завтрашнего дня начиналось говение, нужно было утром встань к заутрене в пять часов. Но пусть рассказывает мой тогдашний дневник.

   11 апреля 1883 г.

   Понедельник страстной недели

   Половина 10-го утра

   Я нахожусь теперь в самом скверном расположении духа, несмотря на то, что говею. Расскажу то, что случилось вчера вечером, Я лег спать в половине одиннадцатого, потому что на другой день надо было встать в 5 часов для того, чтобы идти к заутрене. Но до половины двенадцатого я не мог заснуть оттого, что клопы страшно надоели. Посыпав постель персидской ромашкой, я улегся и начал уже засыпать. Но в комнату вошла мама со свечкой, поставила ее рядом с лампой (горящей) и начала разговаривать с папой. Двойной свет падал мне прямо в лицо. Папа с мамой разговаривали, конечно, громко, так что я окончательно потерял возможность заснуть. Уж я ворочался, ворочался! Да скоро ли она уйдет? Уж половина первого, - а мне завтра вставать в 5 часов. Я даже несколько раз проворчал это под нос. Папа и мама несколько раз спрашивали меня, клопы меня кусают, что ли? Я молчал. Уж я отворачивался, кутался в одеяло, - жара страшная, весь вспотел, а свет так и режет глаза. Отворотишься к стене, - свет отражается от нее и все-таки бьет в глаза. Я, наконец, не вытерпел. Я довольно громко "хныкнул". "Чего он там? - спросила мама, - клопы его, что ли, кусают?" - "Никакие клопы меня не кусают", - отвечал я.- "Так чего ж ты хнычешь?" - "Оттого, - сказал я, - что мне завтра в пять часов вставать".- "А, брат, так в таком случае это с твоей стороны свинство, - протянула мама, - мне самой завтра в пять часов вставать".- "Вот дал бы я тебе - в пять часов вставать!" - закричал на меня папа. Мама встала и ушла из комнаты. Папа потушил лампу и лег спать, еще раз повторив: "Задал бы я тебе - в пять часов вставать!.." Сегодня папа со мной разговаривать не хочет и не смотрит на меня. Мама уехала во Владычню... Но я не виноват! Я сначала молчал; когда они меня спрашивали, что со мной, я не отвечал. А когда, наконец, добились ответа, то говорят, что это свинство! В чем же свинство! Я не понимаю. Если я теперь и попрошу у папы прощения, то это все равно будет только лицемерие, потому что просят прощения тогда, когда сознают себя виноватыми, а я себя не признаю виноватым... А интересно мне вот что: считают ли они себя хоть на капельку виноватыми? Наверно нет. Два часа без стеснения сидеть в комнате, когда стоило сделать несколько шагов, чтобы быть в маминой комнате, в которой они никому не мешали бы, поставить двойной свет перед глазами, говорить ничуть не тише обыкновенного, зная, что мне завтра вставать в пять часов.- это, конечно, ничего. А дать это с моей стороны заметить, - о, это другое дело! Это громадный проступок! Прошли те времена, когда по домостроевским идеалам обращались родителя с детьми, как с вещами; я имею право требовать, чтобы со мною обращались как с человеком, а не как с скотиною. Поэтому, повторяю, если я буду просить прощения, - что придется скоро сделать, потому что послезавтра я буду исповедываться, - то, прося прощения, я не буду раскаиваться в своем поступке, потому что я не виноват.

   3 часа дня

   Ей, господи, царю! Даруй ми зрети моя прегрешения не осуждати брата моего!

   Что я такое написал? А еще говею! Я спрашивал себя, в чем состоит мои проступок? А вот в чем: я нарушил пятую заповедь: "Чти отца твоего и матерь твою"! Значит, я виноват и должен просить прощения!

   4 часа дня

   Я сейчас попросил у папы прощения. Я - подлец! Я осмеливался писать там: "без стеснения говорить", "двойной свет" и т. д. Бедный папа бьется из всех сил, чтобы сколотить хоть немного денег Мише и мне в университет, здесь горе за горем следует, - Миша в горном институте провалился по химии, денег нет, практика становится все меньше, Владычия берет деньги только в себя и ничего не возвращает, - а я здесь со своими домостроевскими началами! Бедный папа себе во всем отказывает, - ходит в старых панталонах, в изодранной шубе, - всё для нас. И вот в это время, когда он, и забыв, я думаю, обо мне, разговаривал с мамою об этих затруднительных обстоятельствах, вдруг я со своими протестами!.. О, я негодяй, негодяй! И еще я себя воображал какою-то угнетенною невинностью!