Европа на повороте во мглу (1922-1926) - 22

Меня интересовало движение за Балканскую федерацию[1]. Это была великая идея, единственное средство преодолеть разделение маленьких народностей полуострова на худосочные государства, которые рано или поздно распались бы, терзая друг друга. «Доктор», высокий седой болгарин, эрудит с парижскими манерами назначал мне встречи в маленьких укромных кафе. На такси и трамвае мы разъезжали между Флоридсдорфом и Медлингом, до самых виноградников. Там мы встречались с неизвестным молодым человеком в широком плаще реглан, которого я сразу же зачислил в разряд телохранителей, заметив оттягивающий его карман огромный браунинг, излюбленное оружие македонцев, не доверяющих мелкому калибру. Человек в плаще, все время улыбаясь, торопливо увлекал меня за собой; на трамвае мы приезжали в район, полный уютных кабаре, шли на окруженную, как и все соседние, цветами виллу к последнему оставшемуся в живых лидеру Балканской федерации (прокоммунистической), бывшему депутату турецкого парламента.… Какого такого турецкого парламента? Того еще, созванного Абдул-Гамидом, в день открытия которого — бомбы… В.[2] вообще не выходил из дома, ожидая убийц из-за каждого угла; надежные люди по ночам дежурили в саду, окружавшем его виллу. Недавно здесь, в Вене, на спектакле в одном из театров убили его предшественника, Тодора Паницу. Незадолго до того Петер Чаулев, предшественник Паницы, на улице почувствовал, что за ним следят, и сел на миланский поезд. Убит в Милане. А еще раньше старый вождь ВМРО — Внутренней Македонской Революционной Организации[3] — Тодор Александров, высказывавшийся за сотрудничество с коммунистами, был убит после конференции, в горах[4]. Я написал для газет три некролога.… Вокруг великой идеи Балканской федерации копошилась куча тайных агентов, импресарио ирредентизма[5], торговцев влиянием, закулисных политиков, одновременно ведущих полдюжины интриг; и все эти щеголи в чересчур ярких галстуках с дикой энергией комитаджей[6] норовили эту идею присвоить, продать и перепродать. Были тенденции проитальянская, проболгарская, проюгославская, две прогреческих, монархистская и республиканская, были идеологические разногласия, персональные клики, вендетты… Нам были известны кафе, где ждали такие-то с револьверами, а другие, тоже вооруженные, наблюдали за ними из кафе напротив.

Вокруг идеи Балканской федерации группировались и романтические революционеры, переживающие иные трагедии. Среди них я встречал недавних «младосербов», друзей и учеников Владимира Гачиновича, бакуниста и националиста, умершего в тридцать лет от туберкулеза, основателя группы, совершившей 28 июня 1914 года покушение в Сараево. Им дорога была память Гаврилы Принципа и учителя Илича. Они утверждали, что их вождь, полковник Драгутин Димитриевич — в подпольных кругах Апис — перед тем, как начать акцию, заручился поддержкой России, что военный атташе Российской империи в Белграде Артамонов был в курсе и формально обещал поддержку. Я опубликовал в парижском журнале «Кларте» эти свидетельства, которые мне подтвердили бывший соратник Димитриевича, полковник Божин Симич и, в самых сдержанных выражениях, бывший сербский посол Богичевич. После такой публикации югославские друзья не советовали мне слишком приближаться к югославской границе во время моих поездок на Вертерзе и ни в коем случае не ездить в Югославию; на мой счет, по их словам, были сделаны весьма конфиденциальные указания. Эти оставшиеся в живых сербские заговорщики против габсбургской монархии вскоре вступили в компартию. В 1938 г. я обнаружил их имена в коммунистическом листке, который сообщал об их исключении из партии. Они исчезли в России.