Дневник - 2

   <Суббота> 23 июня. <1828>

   Папинька приехал из города вчера вечером очень поздно. Сего дня я встала и, позавтрыкавши, услышала голос брата Алексея, которой болен душевно и телесно[1], и живет у нас с некоторых пор. Он звал меня, я пошла к нему; он вручил мне письмо, писанное им к Папиньке. Он хочет вступить в военную службу, он прав, я сама ему то советываю... нет, не советываю, а соглашаюсь на его доказательства и повторяю, ты прав. Но хотя честь есть для меня превыше всего в мире, я не знаю, что делается со мной, когда я подумаю, что может быть мое согласие погубит его, что может быть я лишусь брата, но нет, Бог милостив, Он не захочет погубить целое семейство. Ах, как тяжело решиться на такое дело, где не можно отвечать за последствия. Но все он прав, потому что жизнь пустая и без занятий также убьет его[2].

   De colline en colline en vain portant ma vue

   Du sud à l'Aquillon, de l'Aurore au couchant

   Je parcours tous les points de l'immense étendue

   Et je dis: nulle part le bonheur ne m'attend.

   Que me font ces vallons, ces palais, ces chaumières --

   Vains objets, dont pour moi le charme est envolé;

   Fleuves, rochers, forêts, solitude si chère --

   Un seul être vous manque et tout est dépeuplé.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Quand je pourrais le suivre en sa vaste carrière

   Mes yeux verraient le vide et les déserts

   Je ne désire rien de tout ce qu'il éclaire

   Je ne demande rien à l'immense univers

   Mais peut être au-delà des bornes de la sphère

   Lieux où le vrai soleil éclaire d'autres cieux

   Si je pouvais laisser ma dépouille à la terre

   Ce que j'ai tant rêvé paraîtrait à mes yeux.

   Là je m'enivrerais à la Source où j'aspire

   Là je retrouvrais et l'espoir et l'amour.

   Et ce bien idéal que toute âme désire.

   Et qui n'a pas de nom aux terres du séjour.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Quand la feuille des bois tombe dans la prairie,

   Le vent du soir se lnve et l'arrache aux vallons;

   Et moi, je suis semblable a la feuille flfltrie,

   Emportez-moi, comme elle, orageux Aquillon.

                                              L'isolement.

                                              Lamartine.

   "Nulle part le bonheur ne m'attend!" Voilà la vie de ceux qui ont trop senti dans leur jeunesse, voilà la vie de celle, dont la main trace ces lignes. A peine à l'âge de vingt ans, et elle a cessé déjà de jouir. Sans un seul vrai malheur et sentant avec toute la chaleur d'une âme enthousiaste tout le bonheur d'une vie passée avec des êtres adorés, sans avoir éprouvé encore aucune rigueur du sort elle est "comme la feuille flétrie", car la raison lui a ôté d'une main barbare toutes les illusions! Sans fortune, sans beauté elle attache pour un jour, pour un mois, mais jamais pour la vie. La jeunesse s'écoule, le bonheur fuit pour ne revenir jamais! Pour voir la fortune de ses parens délabrée et toute la famille au bord du précipice! L'un des frères livré à une passion indigne de lui, l'autre quittant son pays pour chercher le bonheur à la guerre et dans les camps, elle-même renonèant à tout à quoi son coeur tenait, même à l'espérance. Ah, pardonnez-lui alors de dire: "Emportez-moi, comme elle, orageux Aquillon!"

   (С холма на холм вотще перевожу я взоры,

   На полдень с севера, с заката на восход,

   В свой окоем включив безмерные просторы,

   Я мыслю: "Счастие меня нигде не ждет".

   Какое дело мне до этих долов, хижин,

   Дворцов, лесов, озер, до этих скал и рек?

   Одно лишь существо ушло -- и, неподвижен

   В бездушной красоте, мир опустел навек!

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Что, кроме пустоты, предстало б мне в эфире,

   Когда б я мог лететь вослед его лучу?

   Мне ничего уже не надо в этом мире,

   Я ничего уже от жизни не хочу.

   Но, может быть, ступив за грани нашей сферы,

   Оставив истлевать в земле мой бренный прах,

   Иное солнце -- то, о ком я здесь без меры

   Мечтаю, -- я в иных узрел бы небесах.

   Там чистых родников меня пьянила б влага,

   Там вновь обрел бы я любви нетленной свет

   И то высокое, единственное благо,

   Которому средь нас именованья нет!

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Когда увядший лист слетает на поляну

   Его подъемлет ветр и гонит под уклон;

   Я тоже желтый лист, и я давно уж вяну:

   Неси ж меня отсель, о бурный аквилон!

                               &nbsp;              "Одиночество"

                                                 Ламартин [3]

                         <Пер. Бенедикта Лившица>

   "Счастие меня нигде не ждет". Вот жизнь тех, кто слишком много перечувствовал в своей молодости, вот жизнь той, чья рука пишет эти строки! Ей не исполнилось и двадцати, а она уже перестала радоваться жизни. Не пережив ни единого истинного несчастья и, чувствуя со всем жаром пылкой души все счастье прошлой жизни с обожаемыми существами, не испытав еще никаких превратностей судьбы, она подобна "увядшему листу", ибо рассудок отнял у нее варварской рукой все иллюзии! Без состояния, без красоты она привязывает на один день, на один месяц и никогда на всю жизнь. Молодость проходит, счастье исчезает, чтобы никогда не вернуться. Не приведи Господи увидеть состояние своих родителей расстроенным и всю семью на краю пропасти! Один из братьев предается страсти, не достойной его, другой покидает родину, чтобы искать счастья на войне и на полях сражений. Сама она отказывается от всего, чем дорожит ее сердце, даже от надежды. О, простите ей, когда она говорит: "Неси ж меня отсель, о бурный Аквилон!")