Автобиография семьи. Белгород-Днестровский (Аккерман) - 9

Летом мне сшили из плотной белой льняной простыни брюки и курточку. Ясно помню двор и квартиру, куда мы с мамой ходили на примерку к портнихе ( странности памяти - запоминать совершенно случайные детали и забывать важные!). Я одиноко щеголял по городу в белом костюме и гордился, что у других мальчиков такого не видел. Есть фотография, на которой запечатлены Лера и я в этом незамысловатом костюме. В нём я и пошёл в шестой класс средней школу N1.

   Хорошо помню южное тёплое солнечное утро 2 сентября, понедельник. Я пошёл в школу самостоятельно, родители меня не сопровождали. Они были на службе. Кирпичная 2-х этажная школа была в конце Московской улицы, а я жил в начале её - в доме N1. По длинной улице нужно было пройти мимо глухого, без окон, серого здания кожевенного производства, где обрабатывали шкуры. Ужасный запах заставлял прохожих с шага перейти на бег.

   В школьный двор я пришёл по обыкновению одним из первых, встал в сторонке, потому что никого не знал и наблюдал, как постепенно школьный двор заполнялся детьми разного возраста. Когда школу открыли, ученики поднялись по уличной лестнице, вошли, толкаясь, толпой в массивную дверь и разошлись по классам. Общего построения, торжественной линейки не было, учеба началась с первого дня.

   В моём единственном 6 классе школы было около 28 учеников. Класс размещался на первом этаже, светлый, с двумя большими окнами, с высоким потолком, от которого спускались четыре электрические лампочки в матовых стеклянных казённых абажурах, тремя рядами черных парт с откидными крышками. Средний ряд начинался учительским столом, за которым -черная большая деревянная доска. Справа от стола, у внешней стены - черная большая голландская печка, которая зимой топилась до прихода учеников дровами, камышом, углём, что добудет директор. Нередко мы, приходя рано, еще видели в топке пламя и иногда бросали туда патроны, а однажды и заряд от ракетницы. На втором этаже были учительская и классы, а перед ними очень широкий холл-коридор, где устраивали разные общешкольные общественные мероприятия.

   Я постепенно познакомился с одноклассниками. С небольшими изменениями (кто-то из учеников и учителей убывал, но чаще прибывал), я учился с ними следующие 3 года, поставив тем самым рекорд пребывания в одном классе школы. Всем вскоре стало известно, что я написал статью в газете и стал популярен в классе. Сидел я за разными партами, но чаще - на последней парте среднего ряда с Колей Трачом, сыном бывшего председателя городской промкооперации. Это был невысокий коренастый, сильный, с густым низким голосом мальчик, с которым я дружил все годы. Отец Коли сидел в тюрьме, за какие - то махинации. Позже на той же парте я сидел с Анатолием Курганом. Вскоре Анатолий, многолетний близкий друг Никалая, под большим секретом сообщил мне, что отец Коли был расстрелян. Николай Трач всегда казался старше, серьёзнее нас, но никогда я не слышал от своего товарища осуждения советской власти. Никогда он не говорил мне о своем отце.

   С Анатолием нас свела общая страсть сочинять стихи. Он показал свои стихи знакомому ему по школе Кире Ковальджи. Тот объяснил ему, что такое размер, строфа. Анатолий научил меня "отбивать" размер, строфы стихотворения. Оказалось, что мы с ним отрицательно относимся к тирании И.В.Сталина, и не перевариваем трескучее славословие Великого. Я к тому времени прочитал "Былое и думы" А.И.Герцена и стал вольнодумцем. Мы оба увлекались поэзией Н.А. Некрасова и, бывало, за городом, гуляя по заросшему полю, декламировали, кричали в простор, наизусть любимые стихотворения, " Несжатую полосу", всю "Железную дорогу".

   В 7 классе я и Анатолий Курган решили "издать" стихотворный журнал, который назвали "Заря". Я отобрал лучшие стихи Анатолия и свои, редактировал, переписал в толстую (24 листа) школьную тетрадь, оформил рисунками. Некоторые произведения были с явным оппозиционным к властям духом. Качество стихов было низким, мы это знали, поэтому продолжение не последовало. Хранил журнал я в своём черном чемодане под замком. Курган после окончания 6 класса уехал в Сталино. Счастье, что читали "журнал" только мы, возможно, Н.Трач (у Кургана), да вероятно мои родители. Судьба автора повести "Чёрные камни" миновали нас. Вот почему мои родители не хотели отпускать меня в журналистику по окончании школы.

   В седьмом классе я сидел в первом ряде, около окна.

   Через 36 лет я с женой и дочерью и посетил свою школу. Второй этаж школы был полностью перестроен, приспособлен для производственного обучения, изменился двор, но класс остался почти прежним. Только снесли голландскую печь, да парты заменили современными столами. Но свежеокрашенные рамы окон и светильники были, к моему изумлению, те же самые. Жена сфотографировала меня за школьным столом, где я сидел на том месте, где и много лет назад.

   В родительском доме все просыпались и вставали рано. В 6-7 часов звенел будильник, подарок папе раненого-танкиста, включали трофейный немецкий радиоприёмник " Телефункин". Помню, радио Румынии начинало вещание криком петуха. Петух - мой год по восточному календарю. Каждый, готовясь к рабочему дню, занимался своими делами, слушал "последние известия". В 7-20 я обязательно занимался зарядкой, выполняя упражнения под руководством знаменитого ведущего занятия Гордеева или женщины, фамилии которой не помню. Завет портного заниматься физкультурой я выполнял всю жизнь. После завтрака, который готовила мама (а позднее домработница), я собирался и шагал в школу. Я всегда (кроме московского периода) ходил в школу с удовольством. Приходил, как правило, первым или одним из первых. Любил зимнюю пору, когда за ночь метель покрывала улицу белым неровным ковром, и я прокладывал своими валенками первые следы. В такие дни я старался выйти из дома особенно рано. Людей еще не видно, идешь, утопая в сугробах, черпая снег через край валенок, а ветер сдувает с домов и швыряет в лицо на встречу тебе колючие снежинки. Они тают от тепла кожи, лицо становится мокрым, мёрзнет. Иногда снег метёт так, что за 5 шагов не видно ничего. Идёшь, как первопроходчик, упорно вперёд. Почувствовал запах шкур, значит, школа скоро, рядом. Массивная школьная уличная дверь заперта. Стучу. Зимой всегда открывают. Заходя в класс, стряхиваю пальто, вешаю его на крайний крючок доски - вешалки, прибитой к задней стене, и стремительно бросаюсь к "голландке", обнимаю её, греюсь. Если снег набился в валенки, ставлю учительский стул перед топкой, сажусь, сбрасываю валенки, сушу их и шерстенные носки перед огнём. Приходят товарищи. Девочки всегда позднее. Однажды, когда в школу рискнули придти только 6 человек, нас после первого урока отпустили домой.