Автобиография семьи. Великая Отечественная Война - 31

В конце мая приехал в Москву папа и я с ним уехал в Польшу в город Остров-Мазовецкий, где были мама, Лера и располагался госпиталь. Вместе с нами отправилась из Москвы восемнадцатилетняя дочь начальника аптеки госпиталя, пышечка-красавица в платье с глубоким вырезом, обнажавшим округлости, которые привлекали моё внимание и смущали. И как оказалось в последующем, многих раненых госпиталя, что привело к трагедии.

   Пересадка была в польской станции Малькина Гура. Мне запомнилось как вдоль состава бегали мальчишки и кричали: " Ля-ма-а-на-да, ля-ма-на-а-да". Желающим продавцы протягивали необычной для русских людей формы бутылочки с керамической крышкой, застёгивающейся на горлышке.

   Военный госпиталь размещался в большом многоэтажном кирпичном здании, в одной из комнат которого мы жили всей семьёй, вчетвером. В это время я иногда спал ночью в одной кровати с папой. Больше такого в жизни не помню. Рядом с главным корпусом слева был сосновый лесок, в котором были бревенчатые дома, бараки. Здесь располагались вспомогательные службы, жили сотрудники. Справа на отшибе стоял длинный барак, отгороженный от остальной территории низеньким частоколом. В нём жили раненые немецкие военнопленные. Я был очень удивлён, что вылеченные пленные жили без конвоя, но не убегают, хотя немецкая земля рядом. Война кончилась, но все же противники. Они за ограду выходили редко, только с алюминиевыми котлами с ручками на кухню за пищей три раза в день. Остальное время чистили котлы, чинили обувь, играли в самодельные, вырезанные из дерева, шахматы, самодельные бумажные карты, один умелец ремонтировал часы. Однажды я увидел на его рабочем столе маленький браунинг. Решив, что немцы готовят побег, я помчался к замполиту госпиталя. Выяснилось, раненый- майор подарил медсестре неисправный трофейный дамский пистолет, а та решила отремонтировать его у немца-оружейника. Комическая ситуация благополучно решилась, но меня похвалили за бдительность. У немцев не было стенных и ручных часов, и они смастерили из куска фанеры и деревянного колышка солнечные часы. Простота исполнения меня изумила и в будущем я мастерил такие солнечные часы в Аккермане на радость одноклассников.

   Один из немцев хорошо, без акцента, знал русский язык и служил в госпитале переводчиком. Он рассказывал, что перед войной был шпионом на Кавказе и удивлял меня, что знал наизусть расписание всех поездов Закавказья. Я часто мотался среди немцев, смотрел игру в шахматы, карты, болтал с шпионом, удивляясь, что его не забирают в смерш. Он смеялся и говорил, что его уже допрашивали, а больше ему рассказать нечего.

   Длинная шоссейная дорога, по обочине засаженная фруктовыми деревьями, вела в город. Мне было странно, что поляки ни взрослые, ни дети не рвут эти даровые яблоки, груши. По этой дороге мимо пекарней, булочных ( на большое количество которых я удивлялся) я с мамой ходил к портнихе, польке, которая шила маме "цивильное" платье. Пожилая женщина делилась с нами городскими новостями, перемежая русские и польские слова, и я постепенно восстанавливал в памяти польскую речь. Я с ужасом слушал, что таких-то девушек лесные польские националисты - бандиты ночью постригли наголо за то, что они встречаются с русскими воинами, а других - даже убили. В лесах прятались недобитые немецкие фашисты и польские националисты. Они расценивали советские войска, как врагов, убивали наших солдат из-за угла, расправлялись с поляками, поддерживавших коммунистическую власть.

   На дорогах, в лесу, в поле, ночью, иногда и днём, было не спокойно. Даже перед госпиталем, который стоял с края леса, на ночь в траншеях, вырытых двумя широкими полукругами, выставлялись по фронту и с тыла дежурные посты с 2-мя крупнокалиберными пулемётами, чтобы отразить возможное нападение лесных братьев Андерса и Бур-Комаровского.