Автобиография семьи. Великая Отечественная Война - 3

В субботу, 21 июня 1941 года, отец собирал весь вечер из деталей велосипед. Я, помогая ему, радовался, что завтра он покатает меня на раме велосипеда по городу, как, бывало, в Грозном катал по набережной реки Сунжи.

   Мама ушла в госпиталь дежурить по санитарному пропускнику, где она работала медсестрой. Папа, Валерий и я безмятежно спали дома. Мама рассказывала, что под утро она задремала на кушетке и вдруг услышала, как громко хлопнула входная дверь Удивленная, что кто - то так безобразно себя ведет ночью, она поднялась посмотреть, в чем дело. Грохот повторился. Встревоженная мать выскочила на улицу и увидела дежурного врача. На темном небе сверкали сполохи. " Это что, маневры?" - спросила мама врача. " Нет, это война, -ответил умудрённый опытном офицер и добавил: - бегите за мужем, пусть срочно прибудет в госпиталь."

   Взрывы слышались со стороны аэродрома и железнодорожного вокзала, куда прибывал вильнюсский поезд. Ревели на низкой высоте самолеты с черными крестами на крыльях.

   Мама прибежала домой и стала нас будить. Отец сказал спросонья: -"Отстань, это войсковые учения". Но не прекращающиеся близкие взрывы заставили его вскочить. Быстро одевшись, схватив личное оружие и документы, он помчался в хирургическое отделение. Больше никогда он в этот дом не возвратился.

   Мама собрала, накормила и отвела меня и брата в госпиталь. Она надеялась, что немцы не станут бомбить учреждение, на крыше которого был начертан медицинский Красный Крест. В начале войны так оно и было.

   Около 5 часов утра палаты и коридоры стали заполняться большим количеством раненых, поступавших с разбомбленного военного аэродрома и пассажирского поезда. В моей памяти остались беспорядочно лежащие, окровавленные, стонущие, кричащие и уже молчащие люди в военной и гражданской одежде с белыми повязками на голове, животе, руках и ногах. Даже дети города знали начальника аэродрома, единственного в городе награжденного орденом Ленина. Он лежал израненный и от мучительной боли просил: " Пристрелите меня".

   Советские самолеты, базировавшиеся на аэродроме, были уничтожены фашистами на земле, лишь двум удалось взлететь. Я видел в окно госпиталя, как один из них, подбитый и горящий, врезался в воздухе в другой, немецкий. Может, это был первый в начавшейся войне таран безвестного летчика? Другой наш самолет, говорили, прорвался и улетел в сторону Минска.

   Немецких самолетов было много, они летали нахально низко, сбрасывали зажигательные и фугасные бомбы, строча из пулеметов. На какое-то время они покидали небо. В такой момент затишья, утром, мама, взяв меня с собой в качестве помощника, бросилась в город запастись продуктами и снять деньги в сберегательной кассе, зеркальный потолок которой так приводил меня в восхищение. Было удивительно - началась внезапная война, но люди не растерялись. В воскресный день дисциплинированно, бесперебойно, быстро работали учреждения, продуктовые магазины, банк, сберкассы, почта. Может, сказался опыт аншлюса годовой давности? Мы успели снять деньги, купить какие-то продукты, но частная часовая мастерская была далеко и золотые часы т. Зои сгинули навсегда (как и все наши вещи потом, как и многое другое) в тигле войны

   На обратном пути возобновился авианалет. Мы с мамой бежали вместе со всеми жителям города по улицам города, мимо кинотеатра "Эдисон", прятались под арки, в подворотни, скатывались в кюветы.

   Днем во дворе госпиталя собрались жены и дети военнослужащих сотрудников, но отправить их в тыл на медицинских машинах в отсутствие начальника госпиталя, полковника Бухмана, никто не решался. Начальник, как и другие руководители военных гарнизонов укрепрайона, был вызван в субботу на совещание в Минск. Знатоки шептали - измена.

   Находиться в ординаторской хирургического отделения становилось невозможно и, надеясь, что ночью, самолеты летать не смогут, несколько семей комсостава, в том числе мама с детьми, перебрались в город, к жене начальника госпиталя в большой дом с могучими каменными стенами. Немцы летали и ночью, но не так интенсивно. Зарево пожаров, наводящее страх, было видно из окон.

   Вернувшийся из Минска утром 23 июня полковник Бухман распорядился немедленно отправить невоеннообязанных жен своих подчиненных и их детей на двух грузовых полуторках в столицу Белоруссии. Местные вольнонаемные шофера с началом войны разбежались по домам. Вести автомашины было некому. Нашли двух легко раненых бойцов, способных вести машину. Посадка в кузова 2-х полуторок проходила на заднем дворе госпиталя в большой суматохе и нервозности, потому что к этому времени около госпиталя скопилось много беженцев из Гродно. Они хотели тоже уехать. Сотрудники госпиталя с оружием в руках образовали кольцо, чтобы дать возможность своим родным погрузиться в машины. Мама, взобравшись с нами с братом в переполненный кузов полуторки, увидела у кабины припасенную в дорогу бочку с бензином. Испугавшись возможности попадания в нее зажигательной пули, мама, рискуя остаться, выпрыгнула и еле втиснулась с нами в другой грузовик, прижимая к себе единственную вещь - женский ридикюль( хранится у меня до сих пор) с деньгами и документами , которые успела собрать. Все уезжали по - летнему одетые, кто как успел выйти из дома. Чемоданы, вещи не взял никто, потому что не хватало места людям. Когда две открытые грузовые машины, переполненные женщинами и детьми, выезжали из госпитального двора, их увидели беженцы из Гродно, местные жители. Не забыть отчаяния на лицах остающихся страдальцев. Пятнадцатилетний сын еврея - аптекаря из числа местных сослуживцев бежал за машиной, пока хватило сил, и кричал: "Возьмите меня с собой !" Страшно это вспоминать.

   Вырваться из города по охваченным пожарами улицам оказалось не просто, горящие доски, балки, обрушившиеся стены преграждали путь. Пока выбрались на загородное шоссе, автомашина с запасом бензина ушла далеко вперед, и вскоре исчезла из вида. Так нам повезло в первый раз. После войны, в Берлине, отец встретил лидского сослуживца и он рассказал, что та машина доехала до Минска и все, находившиеся в ней, остались в оккупированном вскоре гитлеровцами городе и испытали все ужасы подневольной жизни. Для нас с братом, смуглых и черноволосых, это могло закончиться трагически: какой фашист стал бы разбираться, что мать у нас русская, а отец - армянин.