Хоть Беловодский лагерь, не в пример Джангиджирскому, располагался близко от железной дороги, хлеб сюда доставляли тоже с перебоями. Настали дни, когда и здесь его перестали подвозить.
Здешний начальник не кричал по селектору, что выпустит из зоны голодных людей. И на работу нас гоняли, как прежде.
После трехдневного голодания утром, задолго до подъема, поднялся непривычный шум: шепот, беготня.
— Хлеб не дают, на работу не выйдем! Никто сегодня на работу не пойдет! — передавали друг другу женщины.
Несколько смельчаков начали заколачивать изнутри двери барака. Откуда взялись гвозди и молоток при ежедневных обысках, понять было невозможно. Дверь заколачивали наглухо, со знанием дела.
— Все теперь заодно? — спрашивали организаторы. Я впервые почувствовала, как и во мне заговорило что-то прежнее, хоть и еле живое. Значит, в бараке есть люди, которых я не угадала раньше? Даже если это блатные, пусть! Люди сумели возмутиться, пробовали протестовать! Фактически это была забастовка. Казалось, все задышали в едином ритме. Притих даже тот закуток на перинах.
Лежавшие под слюдяным окошечком информировали:
— Мужчины вышли… построились… глядят в сторону нашего барака… ждут нашего выхода… переглядываются… что-то поняли…
Напряжение стало душить, когда зашептали:
— Ну, все! К нам направляются нарядчик и надзиратель. В дверь начали стучать. Она не поддавалась. С той стороны догадались, что она заколочена.
— Открывайте! Худо будет! Кому сказано? Открывайте сейчас же! — приказывали оттуда.
— Пока не дадите хлеба, не откроем! — выкрикнули из барака. — Без хлеба на работу не пойдем!
С контрольного пункта сообщали:
— Ушли обратно, в мужскую зону… А мужчин уже повели на работу…
И затем:
— Опять идут к нам… у них в руках лом, топоры…
Забастовочный дух, навестивший тот злачный барак, преобразил тогда многое, мобилизовал и сильных, и слабых, дал иллюзию готовности к отпору.
Дверь начали ломать. Она затрещала… и разлетелась под топорами в щепки.
В барак вошло начальство в полном своем составе, испытывая каждого не терпящим неповиновения взглядом.
— Кто зачинщик? Выходи!
Нетрудно представить, что последовало затем.
Во всех случаях дороги вели в третий отдел. Сначала нарядчик вызвал одну партию людей человек шесть, затем— другую.
После двух вызовов к оперуполномоченному в барак пришли надзиратели и забрали в изолятор тех, кто непосредственно заколачивал дверь.
— У-у, продажные шкуры, дешевки, — пеняли предавшим те, кого уводили.
То, что пару часов назад создавало единство, было размозжено все тем же кнутом и страхом. И все-таки появилось новое ощущение людей, их способности к какой-то форме сопротивления.
Когда пристыженные, злые и голодные мужчины вернулись с работы, в мужской зоне начали шуметь, раздались крики, а вскоре и предупредительные выстрелы с вышек.
Только к ночи все успокоилось.
Хлеб на следующий день привезли, но я уже не могла стоять на ногах.
Свободное копирование
