"Сталин - наша сила бовая" - 5

Грызня вождей — это условие, без которого Сталин никогда не выбрался бы наверх, но ведь это было неизбежно: на протяжении всей истории человечества смерть Великого Руководителя непременно приводила к борьбе за власть, исключений не было и быть не может. Не сам Сталин создал это условие для своего возвышения, он лишь правильно использовал ситуацию. Благоприятствовала ему также и идеология интернационализма, исповедовавшаяся большевиками: в любой другой атмосфере, кроме как в интернационалистской, выходец с Кавказа не мог бы стать главой русской державы, даже если эта держава называлась по-другому. В послереволюционный период никто не обращал внимания на грузинское произношение, и вообще значительная часть большевиков говорила с местечковым жаргонным акцентом (я еще застал в начале своей работы в Академии наук немало людей с характерным, почти карикатурным еврейским акцентом; половина их были старые большевики, отбывшие срок в ГУЛАГе). Разумеется, интернационализм в Советской России был объективной реальностью, которая пошла на пользу Сталина, никакой его собственной заслуги в этом нет.

А вот что он действительно сотворил своими руками и что стало ключевым фактором его успеха — это создание образа Сталина как Самого Верного Ленинца, беззаветно и последовательно отстаивавшего дело Ленина. При том обожествлении Ленина, которое уже было в начале 20-х годов, считаться главным борцом за ленинизм было делом стопроцентно выигрышным, полной гарантией успеха. Но добиться этого, имея рядом с собой, скажем, Зиновьева, настолько близкого Ленину, что они вместе скрывались в знаменитом шалаше в 17-м году, или Бухарина, которого сам Ильич называл «любимцем партии», было, надо полагать, совсем непросто. И вот тут уже проявился не столько организаторский талант Сталина, сколько его выдающиеся качества «политического животного», употребляя западный термин. Непревзойденная способность к интриге, умение делать двойные и тройные ходы, двуличие, безграничное терпение паука, плетущего паутину, безошибочный нюх на верных людей, способность казаться «своим» в глазах лидеров противоборствующих группировок — и все это при том, что нельзя было ни на минуту расслабляться, терять бдительность, вызвать хоть малейшее подозрение у того, от которого зависело все, — у Ленина. Ведь — повторим еще раз — именно Ленин был покровителем и патроном Сталина, продвигал его и доверял ему. Без Ленина не было бы Сталина. Ленин создал Сталина. Правда, в последние годы жизни Ленин, в котором, возможно, проснулось что-то человеческое, стал проявлять по отношению к Сталину настороженность и даже, видимо, пытался по мере своих угасающих сил попридержать его, вплоть до знаменитой характеристики, данной Сталину в ленинском «завещании». Но это не меняет основного факта: вопреки мнению почитателей Ленина, пытающихся доказать, что Сталин как-то обманул и «обошел» Ильича или что Ленин просто не придавал большого значения должности генсека, — на самом деле основатель и вождь большевизма своим непревзойденным чутьем, своей интуицией распознал именно в Сталине человека, способного обеспечить торжество его, ленинского, дела. Всем остальным соратникам Ленина чего-то для этого не хватало. Троцкий по силе личности, по волевым качествам, энергии и решительности был единственным, кто не уступал Сталину, а по способностям неизмеримо превосходил его, но у Ленина к Троцкому было двойственное отношение, он не мог забыть его прошлое соперничество с ним («антибольшевизм Троцкого — это не случайность»); кроме того, Ленин знал слабое место Троцкого — его неспособность к повседневной административной работе, к аппаратной деятельности, к созданию для себя широкой политической базы, наконец — его неумение и нежелание сколачивать команду, устанавливать нормальные деловые отношения с другими лидерами. Нет, Троцкий не мог быть подлинным продолжателем дела Ленина, обеспечить единство партийных рядов. Зиновьев, при всей его энергии и ораторском искусстве, не обладал смелостью и решительностью; Каменев и Бухарин, весьма популярные в партии (особенно последний), не являлись прирожденными лидерами, в них была какая-то интеллигентская мягкость, неприемлемая для большевистского вождя; Рыков не отличался интеллектом и широтой кругозора и т. д., и т. д. Итак, Сталин и только Сталин, — конечно, далеко не идеальный вождь, но предпочтительная фигура на фоне всех остальных.

И Ленин не ошибся. Ретроспективно можно сказать, что то, что сделал в последующие десятилетия Сталин, укрепляя, консолидируя ленинское дело, создавая и утверждая подлинно ленинское, т. е. тоталитарное государство, было бы не под силу никому, кроме него. «Сталин — это Ленин сегодня» повторялось беспрерывно в 30-х и 40-х годах, и это было правдой. Можно бесконечно рассуждать о том, что было бы, проживи Ленин еще, скажем, десяток лет. Вероятно, такого массового террора, 37-го года, «ежовщины» не было бы хотя бы потому, что Ленину не было бы необходимости утверждать свое единовластие путем устранения партийной элиты. Здесь, в этом беспрецедентном в истории терроре, проявились те качества Сталина, о которых уже говорилось, — его до конца не преодоленный комплекс неполноценности, его злопамятность и мстительность. Но не только это. Надо, обязательно надо было убрать старую элиту и создать новую. Правильно писал Анатолий Рыбаков в — «Детях Арбата»: те люди, которые пришли к власти вместе с вождем, — это не люди вождя; он слишком повязан ими, опутан сетями совместной борьбы, когда они все были на равных, он — один из них, а должен быть — просто один, единственный.