Мы же решили сделать номер совсем нового типа — перенести на две проволоки исполнение самых сложных акробатических трюков. Марта должна была стоять на двух параллельных проволоках, а я — исполнять упражнения у нее на руках.
С конца 1924 года мы систематически занимались акробатикой, отец учил меня стоять на руках с толчка, забрасывая ноги на стенку. Когда же я смогла балансировать на руках, не прикасаясь ногами к стене, он научил меня делать стойку, не отталкиваясь от пола, а медленно поднимать ноги за счет жима. Мне и Марте не очень нравилась акробатика, но нас об этом никто не спрашивал. Отец приказывал — и мы безропотно повиновались.
В тот период, о котором идет речь, мы периодически выступали в номере партерной силовой акробатики. Это очень трудный жанр, в котором вся работа стоечника, то есть верхнего партнера, построена на жиме. Нужно сказать, что мой «унтерман», или, как говорят в цирке теперь, нижний партнер, — Марта с самого начала делала трюки не с помощью темпа-толчка, а исключительно за счет силы, и даже в тех случаях, когда можно было облегчить трюк толчком, она всегда отжимала мой вес. Это обстоятельство помогло нам в работе на двойной проволоке.
По традиции номер на двойной проволоке до окончательной отшлифовки, дававшей право на систематическую эксплуатацию его на манеже, был показан в день нашего бенефиса в Тифлисе в 1925 году. Настоящий же дебют с этим номером состоялся лишь год спустя в киевском цирке Киссо.
В день бенефиса каждый артист старается удивить публику чем-нибудь новым, необычным. И мы не были исключением. На нашей афише помимо перечисления новых номеров, с которыми мы должны были выступать, красовался рисунок, изображавший пароход с людьми. Повиснув на подколенках вниз головой, отец в зубах держит этот пароход.
На манеже это выглядело так. Несколько униформистов «с трудом» выносили на арену небольшой бутафорский пароход. В него садились мы с Мартой и брали в руки по веслу. С четырех сторон парохода к трубе были протянуты веревки с флажками. У трубы находился зубник. Закончив номер «Летающие амуры», отец брал в зубы пароход, уже подтянутый под рамку, и в течение двух-трех минут держал его. Зал замирал, затем оркестр исполнял туш, и на этом заканчивалось наше бенефисное выступление.
Пароход был немного тяжелее нашего двойного бамбука, так как был сделан из тонких дощатых реек, затянутых парусиной; труба изготовлена из папье-маше. Мы с Мартой стояли в тех местах, где крепление реек могло выдержать наш вес. Поскольку бенефис давался обычно в конце гастролей, обман, если его и обнаруживали, быстро забывался.
Свободное копирование
