Бабушка Фрося

   Я в детстве всё допытывалась: в каком же месяце она родилась, да так и не узнала. - «Мать, - всё твердила она, - казала, шо родыла мэнэ,  колы вишни цвели…». Это где-то весной значит. А как у батюшки в церкви записано – не интересовало её. Метрики же в те времена на руки не выдавали.  Да и неграмотная совсем была бабушка Фрося. Даже расписываться не могла.

     Отец её - Харитон, был из кубанских казаков – высокий, светловолосый, голубоглазый, а мать – Меланья, чистокровная украинка – чернявенькая. Не знаю, сколько детей было в бабушкиной семье, но помню – упоминала она двух своих братьёв – Данилу да Дмитрия. Данилу я помню. Уже будучи глубоким стариком, захаживал дед Данила к своей сестрице в гости. Приставит свою палочку, на которую опирался при ходьбе, к стенке нашей саманной хаты, сядет рядом с бабушкой и ведут они неспешные беседы о детях своих, о болячках нажитых и просто о жизни человеческой...

     Мать бабушкина обучила свою дочку всем женским премудростям – шить, готовить. Ох, и хлеб пекла моя бабушка! Даже с других станиц заказывали ей на всякие семейные торжества выпечку караваев да хлебов… До сих пор стоит у меня перед глазами пышный ароматный каравай с хрустящей, в меру поджаристой корочкой, только вынутый из печи!.. А борщи какие варила она: и с курятинкою, и постные с фасолью, и с сушёными бычками – такой черноморской рыбёшкой, высушенной на жарком солнышке!.. Бабушкиным пловом из мидий – ракушек, росших на камнях в море, я лакомилась даже в студенческие годы, когда приезжала домой на каникулы. На базаре раньше их горы продавали. 

     Рассказывала мне бабушка о своём замужестве. Где-то неполных шестнадцати годков встретила она своего Филиппа. Видно, запала в душу ему молоденькая девушка Ефросинья! Остановил её в переулке и прямо в лоб: «Замуж за меня пойдёшь?..» А она, бедная, глаз на него поднять не смеет, только руки свои натруженные под передник прячет. По осени, когда закончился сезон полевых да огородных работ, заслал Филипп сватов в родительский дом Ефросиньи и вскоре повенчались они.

      Хорошим мужем оказался Филипп - ни разу даже пальцем не тронул! Так и трудились рядком в одной упряжке. Как окрепла немного молодая семья, выстроил дед Филипп себе новый белокаменный дом на берегу Таманского залива. Детишек им Бог дал аж семнадцать душ! Правда не все выживали – трое в младенчестве померли, дочка Оксана восемнадцати годов от роду, работая в степи, умерла от солнечного удара. Четверо сынов в войну погибли...

    Да и самого деда схоронила моя бабушка в войну. Семья-то большая, поэтому корову держали они – кормилицу свою. А как заняли Тамань немцы, стали эту самую корову у них забирать. Дед не давал, всё пытался объяснить своим ворогам, что детишек кормить им будет нечем. Да не тут-то было: избили бедного деда до полусмерти и отняли корову. Так он и не оклемался, видно, лёгкое отбили ему – не выжил...

     Не зря говорят: «Пришла беда – отворяй ворота». В один из очередных обстрелов со стороны Керчи попал снаряд в дедову хату. И осталась от него только груда камней. Раскопала бабушка со своими детишками всё, что смогло уцелеть из домашней утвари, погрузила на тачку и покатила по станице. Жалели станичники бедную семью, хотя и сами еле выживали. Помогали, чем могли. А потом кто-то вспомнил, что на пустыре хатёнка маленькая пустует без хозяев. Там и поселилась бабушкина оставшаяся семья. В тесноте жили – там всего одна комната была, кладовка и коридорчик крохотный. Полы глиняные, стены саманные, крыша была покрыта красной черепицей. Рядом был пристроен небольшой сарайчик.

      Закончилась война. Дети бабушкины подрастали и вылетали из своего гнезда. Один из сынов – Константин аж на Урал подался искать себе лучшей доли. Стал там работать у доменной печи на заводе. Трофим в Керчь переехал, прекрасным плотником стал.  Переженились сыновья. Константинова жена Параскева двух внучек бабушке подарила -  Валю и Галю, А Трофимова Варвара - Галю да Лиду. Дочки замуж повыходили. Мария за зажиточного казака Ивана Стовбуренко. А что вы хотите: самой грамотной она в семье была, книжек много прочла. И детишек у них трое народилось – старшую дочку Надеждой назвали, сыновей – Дмитрием да Петром. Дочка Анастасия замуж за украинца вышла Алексея Севастюка .У тех тоже трое сынов появилось на свет Божий: Владимир, Виктор да Александр. У Фионы – мамы моей я родилась. Вон, сколько внучат у бабушки Фроси теперь! Младшенькая из бабушкиных дочек, Клавдия, тоже уже замуж вышла. Я ещё в школу не ходила, как свадьбу тети Клавину справляли. Дядя Вася Белоусов её мужем стал. У них сначала Николай родился, потом дочка Александра, а позже ещё бабушке внучка подарили – Владимира.

    Бабушка всю свою жизнь прожила с моей мамой и мною. Остальные её дети помогали ей, чем могли. Пенсию ведь ей не назначили, так как бабушка никогда и нигде не работала, а только занималась воспитанием детей и домашним хозяйством. В молодости, правда, служила у панов, приезжавших на море со своими семьями – убирала у них, готовила, детишек ихних нянчила. Да только эта работа в стаж для получения пенсии не входили. Потом стала внучат своих на ноги поднимать. Собирались сразу по несколько человек в хате у неё – родителям ведь работать нужно было, восстанавливать разрушенное после войны. А мы, детишки, рядом с бабушкой Фросей росли. В праздники собирались все вместе во дворе у бабушки. Не помню, как только мы размещались все, а только помню, как было весело, сколько песен было перепето – украинских и казачьих! Слаженно звучали голоса моих родных, бередя душу своими напевами о любви и счастливой доле...  
 
  Помню, всегда держали мы поросёнка в хозяйстве, чтобы к Новому году в доме побаловаться мяском. Колбасы сама бабушка делала: начиняла свиные кишки гречневой кашей с кусочками сала и специями, кровяную колбасу изготавливала. А потом все свиным жиром заливала и так хранила. Холодильников ведь раньше не было, да и погреба у нас тоже не было. Огурцы, помидоры, в бочках засоленные в сезон всегда стояли в кладовке. А по будням мы только на фруктах да овощах жили. Да рыбу ловили: бычки, хамсу, барабульку, сарганы, кефаль. Ещё две козы у бабушки было и с десяток кур с красавцем-петухом. Я в девять месяцев корью переболела, так бабушка меня только козьим молочком и спасла.

      Никогда не помню я свою бабушку сердитой или плачущей. Всё время порхала она среди нас, напевая свои любимые песни или рассказывая удивительные истории об окружающих её людях, об их отношениях, пересыпая свои байки поговорками да пословицами. Я и сейчас кое-что помню из рассказанного ею. Обязательно постараюсь оставить на память эти дорогие мне моменты.

       В хате нашей в углу висела деревянная иконка Святого Николая Угодника. Рядом с нею в православные праздники зажигалась лампадка, а иконка украшалась вышитым гладью рушником. Молилась бабушка довольно часто. Даже поев, крестилась, благодаря Бога, за хлеб насущный. А куличей в Пасху столько пеклось, что всем внучатам по куличику доставалось! В мисочках, кружечках, консервных баночках, проложенных пергаментной бумагой и смазанных маслом, как грибочки, выпекались ароматные «пасочки», как называла их бабушка. Яйца от кур месяц собирались, чтобы одарить ими всех приходящих в гости. Крашенки и куличи освящались в церкви, и только потом их можно было есть.

     Бабушка Фрося никогда не жаловалась на своё здоровье, хотя зубов у неё в старости уже не было. Никогда не обращалась к врачам. Так, попьёт какой-нибудь, ведомой ей одной, травки, и снова на ногах! Только память её стала подводить, забывать стала многое, происходящее с нею в настоящей жизни, хотя о молодости все подробности помнила.

     На девяностом году жизни, в 1969 году бабушки не стало. Умерла она, когда я защищала диплом в московском вузе. Мама не стала мне сообщать о её смерти, чтобы не мешать моей защите. Только, когда я вернулась домой и увидела свою маму в чёрной косынке – всё поняла...