13 Марта . Последний Божий день. Прощеный{88}. Василий Теплый.
Вечером заморозило, и отпечатки следов по рыхлому снегу остались, а новые по замерзшему снегу стали невидимы. Я все-таки вышел проведать Чистик, потому что день разгорался единственный. Наст «скипелся» на наст, и так слежалось, смерзлось, что нога нигде не проваливается. Насыпи от канав обнажились рыжие. Вокруг деревьев всюду кольца на снегу. Верхушки холмов пестрые. Дорога малоезженая обнажилась, а постоянные порыжели. Мало снега было зимой. Березы побурели, на голубом снегу, под голубым небом рощи берез прекрасны. Ели и сосны млеют на солнце и вороны орут. Распушилась пушица на ольхе, и вербы стоят готовые к празднику. Болотные кочки показали свои рыжие мохнатые головы. Флейта наткнулась на белых куропаток, я, услыхав их хохот, притаился под сосной, одна белая, как снег, спустилась на снег полянки и осталась на ней после выстрела. Зайчиха лохматая линяющая кралась от собаки в кустах.
Ослепительно ярко и очень больно глазам.
Мне вчера сказал мужик:
— Не узнал бы тебя, брат.
— А что?
— Заовинел ты как-то… — вернее, замужичел, облохматился, зарос (или он хотел сказать, что как дымится овин, так дымятся мои волосы, начинающие седеть: заовинел).
Не все ли равно? разве во мне дело, каким я кажусь, зато изнутри так хорошо в такой день. Ведь уже целых три часа свету прибавилось, и день стал такой широкий, будто в море выплыл из берегов узкой реки.
Еловский старик рассказывал:
— Чем все это кончится? вот и Ленин, сказывают, ходил спрашивать ворожею: «Чем, — говорит, — это кончится?» — «Молот — Серп, — сказала ворожея, — читай наоборот». Ленин прочитал, и вышло, что кончится царизмом.
— Престолом, — прочитали мы.
— Ну, престолом, все равно.
— Так, стало быть, царя хотят.
— Ну, царя не царя, а президента.
— А как же престолом-то?
— Что же, а разве у президента не будет престола?