Письма с фронта - 78

7.1. 1943

Милые, дорогие мои! Могу сказать, что одной ногой вступил на поле брани. Закончены последние приготовления, получены продукты на дорогу. Через 10 минут обед, а затем в путь. Вчера я было попытался поискать справедливости — уподобился щедринскому карасю — идеалисту. И, пожалуй, поиски мои увенчались бы не менее эффектным концом, но спасла неожиданная отправка в часть. Одна, группа едет в ту часть (но не подразделение), где был я, вторая — в резерв фронта и третья — тоже в часть. Там, на месте, получим назначение. Ну, дорогие, пожелайте счастливого пути. Допишу где-нибудь в дороге. Сижу в крестьянской избе. Поезд через три часа. Утром будем в одном пункте, а затем 170 км на машине — если повезет — и пешком. Муж хозяйки на фронте, сын призывается в армию. Сегодня. Остаются трое детей, старшему 14 лет. Нас четверо (увязалось с нами еще двое — помесь шакала с ишаком). Хозяйка глядит на нас и плачет: "Милые вы мои, когда же кончится война. И одеты — то во все хорошее, ведь убьют, и такое добро пропадет". Одели нас хорошо. Помылся я, побрился, оделся во всё новенькое, добротное и сам себе понравился. Отросли волосы, морда несколько осунулась, удлинилась и приобрела этакую интеллигентную бледность. Полюбовался на себя в зеркало, и стало немного грустно: почему я еду не в отпуск? И в душе зашевелилась зависть к резервистам. Они могли быть там долго, у них есть шансы на отпуск. Пришла соседка — бабушка. Глядит на меня, качает головой, плачет. Внук не пишет полтора года. Думал, что буду покидать стены училища с теплым чувством, с грустью. Но пока этого нет. Собственно к стенам, постели, теплу и обедам я долго буду питать признательность и часто буду вспоминать их. Но что касается друзей, то — "без радости была любовь и без печали — расставанье". Кто-то, видимо, питающий ко мне особо пылкую симпатию, — взял на память мои меховые рукавицы. Те, что я думал оставить вам, побывав дома. Ну, каюсь и я — в качестве сувенира «свистнул» в столовой деревянную ложку. Верней, она сама «упала» ко мне в валенок. Кстати, моя ложка, металлическая — осталась в столовой, хотя ровно три дня тому назад у меня её взяли со смертной клятвой возвратить. Начинаю беспокоиться о письмах, которые будут поступать по старому адресу. Обещали хранить их и выслать потом мне, но я знаю цену обещаний, цену дружбе, верности и пр. и пр. Много, много надо времени, чтобы изжить "родимые пятна капитализма". Дорогие мои! Я способен сейчас болтать много, но к счастью становится темно и мне придется заткнуть фонтан. Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь. Попытаюсь попасть в часть, где могут использовать меня не только как политработника, но и как обладателя удостоверения шофера. Уже стемнело. Крепко, крепко целую всех. В.