Утро началось с того, что боевики пропели свою молитву. Потом снова стали пускать в туалет – ночью не пускали. Вот и все отличие от темного времени суток.
Аслан принес откуда-то маленький черно – белый телевизор, изображения на котором почти не было видно, а вот слышно – достаточно хорошо. По нему мы довольно часто смотрели новости. Удивлялись, почему власти даже на словах не заикаются о выводе войск – это бы хоть немного успокоило террористов и разрядило обстановку.
Зато порадовали слова Путина о том, что приоритетная задача – сохранение жизней заложников. Хотя все и понимали, что это только слова. Переговорщикам (Немцову, Хакамаде, Кобзону) были рады – пока идут переговоры - мы живы. Но всерьез их усилия не воспринимали – понимали, что реальной власти у них нет. После основных новостей телевизор выключали, причем об этом просили сами заложники – слушать всевозможных "экспертов" и "журналистские расследования" было очень тяжело.
Боевики мягко говоря скептически относились к призывам различных политиков отпустить заложников. Когда к ним с таким призывом обращался какой-нибудь исламский лидер, они начинали это обсуждать на своем языке, но было понятно, что никого отпускать они не намерены.
Когда по телевизору зашла речь об обмене части заложников на Кадырова мой сосед спросил шахидку, готовы ли они на это. Она развеселилась и сказала, что за Кадырова отпустила бы всех и взорвалась бы вместе с ним. Другие боевики сказали, что всех за него, конечно не отпустят, но за него готовы на уступки.
Я спросил у шахидки, что с нами будет, когда наши согласятся на вывод войск. Она ответила, что все поедим в Чечню. Я сказал, что для нас это равносильно смерти, ведь там нас точно расстреляют. Она улыбнулась и сказала, что как раз в Чечне нас отпустят – там мы никому не нужны. И что нам ничего не угрожает, если наши власти будут себя вести правильно.
Иногда Аслан включал магнитофон с восточными напевами – мужской голос то ли на арабском, то ли на чеченском. Некоторых это раздражало, я переносил музыку равнодушно.
