Autoren

1427
 

Aufzeichnungen

194041
Registrierung Passwort vergessen?
Memuarist » Members » alla-valko » Дневник безнадёжного пациента. Ч.1

Дневник безнадёжного пациента. Ч.1

31.10.2002 – 22.05.2003
Москва, Центральный административный округ, Россия

                         Испытание на прочность

 

Уже больше недели у меня болело плечо. Седьмого октября 2002 года я обратилась в городскую поликлинику N 147, к хирургу Михаилу Михайловичу Зотову, который, определив у меня плече-лопаточный периартрит, назначил растирание ортофеном и три укола дипроспана в сустав, предварительно поинтересовавшись, нет ли у меня аллергии на новокаин. Я ответила, что есть, поскольку на своём опыте испытала это, когда много лет назад при лечении зуба стоматолог сделал мне укол новокаина. Тогда мой пульс увеличился до ста семидесяти ударов в минуту, а всё лицо и шея покрылись пятнами,  я начала задыхаться. Во время моего следующего визита к хирургу Зотов попросил хирургическую сестру Валю подготовить ему для укола новокаин, на что я мгновенно отреагировала, сказав, что предупреждала его о своей аллергии на этот препарат. Зотов, как бы не услышав меня, повторил: “Валь, дай новокаин”. Я с ужасом ждала, чем будет наполнен шприц, но, видимо, сестра всё же использовала для смеси лидокаин, поскольку я осталась жива. Тем не менее, процедура закончилась совсем неожиданно для меня. Я услышала сопровождавшееся глуповатым смешком, радостное сообщение хирурга: “Валь! Я согнул в суставе иглу”.  Не это ли явилось началом конца? Видимо, игла поцарапала надкостницу,  либо к образовавшейся внутренней ране устремилась инфекция, находившаяся в организме, либо она была внесена при уколах в плечевой сустав.

 

Но в тот момент я не произнесла ни слова, поскольку ещё не осознавала, насколько это может быть серьёзно. Второй и третий уколы прошли без эксцессов, и Зотов порекомендовал мне три недели не играть в волейбол – моё хобби того времени. Однако плечо уже практически не болело, поэтому я недостаточно серьёзно отнеслась к предостережению хирурга: я нарушила предписанный мне режим. Уже спустя несколько дней я пришла в свою команду, которую организовала чуть более года назад. Я не хотела лишний раз пропускать игру, поскольку к этому времени  и так уже пропустила несколько встреч. После игры плечо снова заныло, но это не остановило меня.

 

Примерно за месяц до описываемых событий  я начала играть в команде своей приятельницы Тамары, в спортивном зале комплекса “Крылья Советов” в Сетуни. В команде числились сильные игроки, среди которых было несколько мужчин. По окончании курса уколов я позвонила Тамаре и сказала ей, что хотела бы снова прийти в зал. Тамара знала о моём нездоровье, и хотя какое-то время мы были с ней дружны и даже вместе ездили на Соловки, она категоричным тоном ответила: “У нас много людей”. Оглядываясь назад, я понимаю, что если бы она  посоветовала мне ещё немного подождать и добиться полного выздоровления, то события могли бы развиваться иначе. А тогда я пошла в зал отвоёвывать своё место под солнцем. Народу в обеих командах было совсем немного, но все были сильными игроками. В какой-то момент игрок противника послал резкий мяч на нашу площадку. Я не успела соединить обе руки, чтобы отразить мощный удар, и приняла его на вытянутую больную левую реку. В ту же секунду я почувствовала острую боль, и моя рука безвольно повисла.  Я ушла с площадки и едва сумела самостоятельно переодеться. Дома я почувствовала, что у меня поднимается температура. Нарушение режима привело к резкому ухудшению моего состояния, а дальнейшие некомпетентные действия хирургов привели к катастрофическим для меня последствиям.

 

Мне снова пришлось идти на приём к Зотову. Он не стал задавать никаких вопросов, а назначил внутримышечно уколы антибиотика. Рентгеновский снимок, сделанный по его указанию десятого ноября, показал, что на рентгенограмме левого плечевого сустава обнаружены признаки деформирующего остеоартроза и посттравматическая деформация тела ключицы, то есть в то время констатировалось отсутствие остеопороза и вывиха сустава. После последнего, десятого, укола я решила рассказать Зотову, почему произошло такое резкое ухудшение моего состояния. Я решилась на это, чтобы у хирурга не возникло сомнений, будто он что-то сделал неправильно. Я судила по себе: мне всегда было важно знать, по какой причине произошло то или иное событие. Услышав про волейбол, не выбирающий выражений Зотов произнёс буквально следующее: “Ты прижала меня к стене, и я даже не знаю, как предохраняться”. Я молчала. Тогда Зотов сказал: “Иди теперь к Шевихову, может, он полечит тебя лазером”. Этот разговор происходил в конце недели, а в субботу моё плечо снова разболелось. Никаких болеутоляющих лекарств Зотов мне не выписал, и я безумно страдала от боли. В поликлинике дежурный врач не приняла меня, поскольку моя медицинская карта осталась в кабинете Зотова. Болеутоляющий укол был мне сделан лишь в воскресенье.

 

С  девятнадцатого ноября я начала лечиться у хирурга Шевихова Г.В. Осмотрев моё плечо, Шевиков поставил диагноз – бурсит - и дважды в неделю вводил в левый плечевой сустав и шею лидокаин и четыре раза в неделю лечил сустав лазером. Однако улучшения состояния не происходило. Напротив, с каждым днём плечо болело всё больше и всё выше поднималась температура. Она достигла уже 38 градусов, а плечо болело настолько сильно, что я перестала заниматься делами и, сидя на диване, стонала. Моя дочь почти ежедневно звонила мне из Калифорнии, старалась подбодрить, а сделать что-то большее она просто была не состоянии, так как вот-вот должна была родить своего долгожданного первенца.

 

  На очередном приёме я сообщила Шевихову, что  у меня растёт температура, но он отнёсся к моим словам с большим недоверием и, несмотря на очевидные факты, заявил, что выше 37,6 градусов температура у меня не должна повышаться.  После каждого укола лидокаина боль в плече усиливалась, и, едва выйдя из кабинета хирурга, я чуть ли не падала на стул в холле, где ожидали приёма пациенты поликлиники. Мой вид, конечно, пугал их, настолько я была бледна и настолько были расширены от боли зрачки моих глаз. Некоторые из них вскакивали с места, чтобы поддержать меня, когда я выходила из кабинета. Температура поднялась уже до 38,5 градусов,  я принимала болеутоляющие и жаропонижающие таблетки, однако Шевихов с маниакальным упорством продолжал делать мне инъекции лидокаина.

 

Как только обо всём этом узнали волейболистки нашей команды,  одна из них - Галя Царькова, врач по профессии, стала настойчиво рекомендовать мне обратиться в ЦИТО за консультацией по поводу плече-лопаточного периартрита к кандидату медицинских наук Александру Александровичу Покрывалову. Первым делом хирург-ортопед Покрывалов направил меня на УЗИ плеча, которое показало, что у меня имеется повреждение ротаторной манжетки и задних отделов хрящевой губы суставной впадины лопатки, поддельтовидный бурсит и парез подмышечного нерва. На основании УЗИ Покрывалов сделал мне назначения и написал справку для поликлиники. 

 

Во время приёма в его кабинете находилась молодая женщина в белом халате, видимо, практикантка из медицинского института, которой Покрывалов демонстрировал мою руку, то есть поднимал её вверх, отводил в сторону и назад, показывая студентке, насколько ограничена подвижность моего плечевого сустава. Эта процедура была очень болезненной, и я сообщила об этом врачу, но он, не реагируя на мои жалобы, продолжал вертеть мою руку во все стороны и давать пояснения своей ученице. Он перестал манипулировать моей рукой, лишь когда я окончательно измучилась и заявила, что больше не могу терпеть боль. Дома температура снова поднялась до 38,5 градусов.

 

 Я пыталась ознакомить Шевихова с заключением ЦИТО, но Шевихов даже не взглянул в принесённую мной справку, сказав, что он и так всё знает. На самом же деле он знал только про бурсит. Двадцать шестого декабря после очередного укола лидокаина я три часа лежала в кабинете хирурга с жесточайшей болью. Шевихов не мог понять, что со мной происходит, и предложил сделать перерыв в лечении на две недели. Я не возражала, поскольку была измотана и не видела положительных результатов лечения. Дома я продолжала невыносимо страдать от боли и, поскольку не могла лежать на спине, то спала, сидя в кресле. У меня было тяжёлое не только физическое, но моральное состояние. Чтобы поднять своё настроение, я вставляла в музыкальный центр кассету с классической музыкой, либо с вышедшей в 2000 году первой кассетой с записью музыкальных произведений в исполнении Николая Баскова. Всю ночь я слушала прекрасную музыку или спала под её тихое звучание. Николая Баскова, покорившего людей своим чарующим голосом, назвали тогда “золотым голосом России”. В молодом певце угадывались чистота и искренность, которые, как мне кажется, впоследствии в значительной степени улетучились.

 

 Почти ежедневно мне из Калифорнии продолжала звонить дочь, которая двадцать шестого ноября родила своего первенца – Стасика. Впервые я увидела его, когда ему было одиннадцать месяцев и он уже смело шлёпал по лужам босыми ножками. Я позвонила Саше, главному редактору, с которой я в то время тесно сотрудничала в связи с переводом духовных текстов, и рассказала ей о своём горестном состоянии. Саша посоветовала мне постоянно повторять слова Иисуса: “Отче! в руки Твои предаю дух Мой”. Большую моральную поддержку мне постоянно оказывала Любовь Петровна Курбатова, врач гомеопат и натуропат. Она, мой большой друг и целитель, успокаивала меня: "Всё будет хорошо. Нужно только дождаться солнышка". Но до весеннего солнышка было ещё очень далеко. 

 

Тридцать первого декабря 2002 года я измерила температуру и не поверила своим глазам: градусник показывал 40,4 градусов. Я снова пошла в поликлинику, благо она была расположена в торце нашего дома. Отсидела в очереди и весьма “порадовала” Шевихова. Он взял шприц и вонзил иглу в моё припухшее плечо. Шприц наполнился гноем. “Да, с этим я один не справлюсь”, - сказал хирург и дал мне направление на госпитализацию в городскую больницу N 51. “Эх, если бы он произнёс эти слова хотя бы на месяц раньше, моя жизнь сложилась бы иначе”, - думала я все последующие годы.  Хирург Шевихов не сумел поставить правильный диагноз и самонадеянно в течение почти полутора месяцев вводил в мой сустав лидокаин несмотря на нарастание у меня температуры и сильную боль. Он не поинтересовался анализом моей крови,  не счёл нужным направить меня на рентген и ознакомиться с заключением, данным ЦИТО на основании УЗИ.

 

Машина-перевозка пришла лишь во второй половине дня, так что в больницу я была доставлена около 16 часов. В приёмном покое царила предпраздничная суета. Молодой дежурный хирург Сергей Александрович Сизов был в нарядном чёрном костюме и белоснежной сорочке. Осмотрев меня, он констатировал, что процесс ещё “не созрел” и поэтому госпитализировать меня преждевременно. Далее он добавил, что мне следует принимать антибиотики и, возможно, гнойный процесс таким образом будет остановлен, а второго января мне следует явиться в мою поликлинику для осмотра.  На радостях, что всё может закончиться великолепно, в канун Нового 2003 года я “преподнесла” хирургу 300 рублей и с температурой самостоятельно отправилась домой.

 

Как оказалось впоследствии, хирург Сизов был кандидатом медицинских наук, но в данном случае он проявил полнейший непрофессионализм. Посмотрев через полгода рентгеновские снимки моего плеча, хирург из Нью-Йорка, знакомая моей дочери, сделала по этому случаю такое заключение: если бы меня вовремя госпитализировали и немедленно назначили  внутримышечно в течение месяца уколы антибиотика, результат  “лечения” не был бы столь печальным. Тогда действительно удалось бы избежать операции и последующего осложнения – остеомиелита.

 

Второго января 2003 года поликлиника N 147 не работала, травматологические пункты не принимали меня из-за гнойного процесса. Поэтому мне снова пришлось ехать в больницу N 51. Через четыре часа ожидания дежурный хирург Семякин И. К. осмотрел меня, предварительно взяв за перевязку 200 рублей. После перевязки он констатировал, что нужна срочная операция, и направил меня на рентгеноскопию, которая показала, что у меня застарелый вывих левого плечевого сустава!? (то есть он появился в период между десятым ноября 2002 года и вторым января 2003 года).

 

Я поступила в гнойное отделение с резкой болью, отёком и гиперемией в области левого плечевого сустава. Операция была проведена ночью третьего января 2003 года. Я попросила анастезиолога не давать мне слишком большой наркоз, поскольку у меня уже был печальный опыт, когда после небольшой операции и, по-видимому, слишком большой дозы наркоза я долго не могла проснуться, а потом совершенно перестала спать ночью. Дело тогда закончилось лечением в клинике неврозов. В начале операции я спала и не чувствовала боли, но в конце у меня возникло ощущение, что меня распиливает тонкая фреза, и от нестерпимой боли я начала кричать. Когда операция закончилась, меня переложили на каталку достаточно аккуратно, потому что рядом стояли врачи, а когда привезли в палату, то хирургические сестры буквально швырнули меня на кровать, и при падении я ударилась только что прооперированным плечом. На мой протест: “Что вы делаете?” одна из них ответила: “В следующий раз орать не будешь!” В этой стране все мы бесправны и беспомощны.

 

Деньги за операции берутся повсеместно, поэтому я не в претензии к Семякину по этому поводу. Другое дело, что во время своего очередного дежурства он не назначил мне ночной обезболивающий укол, пока я не заплатила ему. А я просто страдала от боли и поэтому не могла своевременно отнести ему 500 рублей – обычная в то время такса при такого рода операциях.

 

Моим лечащим врачом стал Дмитрий Витальевич Петушков, молодой очаровательный хирург, который делал мне перевязки и назначил антибиотики для внутреннего приёма. Обстановка в гнойном отделении была далеко не комфортная. Одна из находившихся в палате пациенток храпела так, что я не могла спастись от жутких звуков её храпа даже в дальнем конце коридора, куда уходила по ночам, чтобы хоть немного вздремнуть. Зима в том году была суровая, и в гнойное отделение постоянно поступали бомжи с отмороженными конечностями. Многим из них не хватало мест в палатах, и они лежали в коридоре, а после операции это были люди с культями вместо отрезанных кистей рук и ступней. Меня спасали практически ежедневно посещавшие меня друзья - волейболистки моей команды: Галя Царькова, Рита Кучерова, Инесса Соболева, Тамара Правикова, Люся Соколова, Женя Мураховская и другие. Они подбадривали меня, вселяли желание жить. Галя Царькова, своими глазами увидев обстановку в отделении, посоветовала мне как можно быстрее выбраться отсюда.

 

Как только я почувствовала себя немного лучше, я, преодолевая свои сомнения, потребовала у Сизова вернуть мне 300 рублей. На это Сизов ответил: “А разве подарки забирают обратно?” Я ответила: “Бывают случаи, когда их просто необходимо забирать обратно”. Дело было отнюдь не в деньгах, ибо моё требование было символичным: именно таким образом я выразила протест против его непрофессионализма и самомнения. Однако в последующие месяцы во время его дежурства мне всё же приходилось обращаться к нему, когда возникала необходимость делать перевязки в отсутствие моего лечащего врача.

 

Перед выпиской Дмитрий Витальевич повёл меня на консультацию к заведующему отделением, который сказал, что свищи на руке спереди скоро закроются, а вот на лопатке выздоровление будет очень медленным, поэтому держать меня в стационаре дольше уже не имеет смысла. После выписки я должна была периодически являться на перевязки в поликлинику N 147, но вернуться к хирургам Зотову и Шевихову мне было психологически трудно, поэтому я попросила Дмитрия Витальевича продолжить лечить меня в отделении. Отдаю дань его мужеству: его отец, заведующий отделением, не разрешил ему лечить меня. Я каждый раз пряталась за одним из выступов в  холле перед отделением, чтобы не попасться на глаза Петушкову старшему, и ждала, когда Дмитрий Витальевич освободится после обхода или хирургических операций.

 

Гнойный процесс очень долго не удавалось остановить несмотря на перевязки с сильнейшим антисептиком – йодопироном.  Дмитрий Витальевич находился в некоторой растерянности и порекомендовал мне самой поискать возможность проконсультироваться в другом лечебном учреждении. И тогда я отправилась в городскую больницу N 71. В травматологическом отделении врач Жаков Вячеслав Владимирович сначала не хотел принимать меня, так как в больнице не было гнойного отделения, но, выслушав мою историю, повёл меня в другое помещение, где совершенно безвозмездно сделал мне перевязку и посоветовал мне делать это не три раза в неделю, а ежедневно. Его поведение я рассматриваю как подвиг и бесконечно благодарна ему за оказанную мне помощь и совет, вероятно, спасший мне жизнь.

 

Эту рекомендацию я передала Дмитрию Витальевичу, и с тех пор в течение нескольких месяцев во время своего дежурства он каждый раз санировал мои раны,  а однажды даже приехал ко мне домой. Этому врачу по меркам даже того времени я платила совсем небольшие деньги – 100 рублей за перевязку, а ведь речь шла о моей жизни.  В то же время Семякин – желчный и недоброжелательный человек, к которому мне приходилось обращаться в отсутствие Дмитрия Витальевича, брал 200 рублей. Когда же сначала я попросила его сделать мне перевязку за 100 рублей, он язвительно заметил: “Всё ещё ходишь сюда? Я безнадёжных больных не беру”. Значит, если за перевязку я платила 200 рублей, то становилась уже небезнадёжной? В отличие от этого равнодушного и жестокого хирурга Дмитрий Витальевич не давал мне пасть духом, а его слова “Будем бороться до конца” я буду помнить всю жизнь.

 

Во время одной из перевязок, которые мне делал доктор Сизов в отсутствие Дмитрия Витальевича, он предложил мне уйти от доктора Петушкова и стать его пациенткой, поскольку он намеревался сделать мне ещё одну операцию. Это предложение привело меня в ужас, поскольку я не знала, какая между ними существует субординация. Сизов был кандидатом медицинских наук, и вполне возможно, что Дмитрий Витальевич мог оказаться подчинённым Сизова, который однажды уже очень сильно ошибся в отношении моего лечения или проявил недопустимую халатность, и сейчас я не хотела повторения. Я рассказала Дмитрию Витальевичу о предложении Сизова и получила заверение в том, что могу не беспокоиться. Позже Дмитрий Витальевич рассказал мне, что во время операции, которую Сизов сделал одной из своих пациенток, ей была занесена инфекция, приведшая к абсцессу.

 

Двадцать третьего января 2003 года я снова поехала в ЦИТО к Покрывалову. Ознакомившись с моим выписным эпикризом, он в задумчивости спросил: “Живая?..” Я опешила, но не стала уточнять, что он имел в виду. Он снова написал мне справку для поликлиники, где указал, что посттравматический парез подмышечного нерва обусловил паралич дельтовидной мышцы и опускание головки плеча ниже суставной впадины лопатки, и рекомендовал продолжать ранее назначенное им лечение. К сожалению, и эти меры лишь незначительно улучшили ситуацию, вялотекущий процесс продолжался.

 

В заключении, выданном мне после консультации в городской ортопедо-травматологической консультативной поликлинике при клинической больнице N 59, указывалось, что моё состояние обусловлено, в частности, многократным введением в сустав дипроспана. В марте в области послеоперационного рубца на задней поверхности плечевого сустава (лопатке) образовался свищ, в канале которого Дмитрий Витальевич выявил некроз суставной сумки. На рентгенограмме сустава от тринадцатого марта 2003 года был зафиксирован хронический остеомиелит задних отделов суставной впадины лопатки с формированием остеопороза. И действительно, проведённая несколько раз – в марте, апреле и августе - денситометрия выявила у меня выраженный дисгормональный остеопороз. Изучив мой рентгеновский снимок, Дмитрий Витальевич предложил мне оформить инвалидность, но я ответила, что она у меня уже есть. При бактериальном посеве у меня был выявлен золотистый стрептококк – причина всех моих несчастий. При выписке из больницы РОЭ у меня была 57; в почках был диагностирован пиелонефрит.

 

Боль в руке, контрактура и угнетённое состояние не позволяли мне выполнять многие домашние дела. Мне требовалась физическая и моральная поддержка. Чтобы облегчить моё положение, Саша посоветовала мне временно поселить у себя дома нашего брата во Христе - Мишу, молодого человека, физика, прежде жившего на Украине и работавшего в Славутиче.  Уволившись с работы, Миша приехал в Москву, чтобы на некоторое время полностью отдаться практике Науки Изречённого Слова. Помощником он оказался никудышным, поскольку постоянно сидел в кресле в позе лотоса и медитировал. Он сказал, что ему трудно пересилить себя и выполнять какую-либо домашнюю работу, но он работает над собой. И единственное, чем он действительно помог мне, - так это тем, что по рекомендации Дмитрия Витальевича, который делал мне перевязки по утрам, Миша вечером шприцем делал мне подколы йодопирина в бинт, наложенный на рану на лопатке, чтобы бинт постоянно был влажным.

 

Каждый день, возвращаясь домой из больницы после перевязки, я шла по Филёвскому парку, а потом спускалась к Москва-реке и, продолжая идти вдоль берега, снова и снова шептала про себя, что все мои органы здоровы и плечо моё здорово. Мою руку поддерживала перекинутая через плечо белая косыночная повязка, и, глядя на меня, люди, гулявшие по парку, говорили мне, что я очень целеустремлённая и настойчивая и что всё у меня будет хорошо. Зима плавно перешла в весну, а я всё ходила и ходила через парк и по берегу и навсегда полюбила этот парк с его вековыми дубами, клёнами и липами. Я благодарна ему за то успокоение, которое он давал мне, за огромные деревья, к которым я прислонялась и просила их дать мне энергию, за головокружительные крутые обрывы,  за текущую внизу Москва-реку и за синее небо, проглядывавшее сквозь голые ветви, а ближе к весне - сквозь прозрачную зелень молоденьких листочков.

 

Я выходила из здания больницы то с чувством надежды, когда хирург, делавший мне в этот день перевязку, говорил, что свищ должен вот-вот закрыться, то с чувством уныния, когда оказывалось, что свищ всё ещё не закрылся. Я осознавала, что мой ослабленный организм не может справиться с серьёзной инфекцией, что, несмотря на все прилагаемые усилия, современная аллопатия не сможет справиться с моей проблемой, поэтому начала искать выход их создавшегося тупика. Я понимала, что, как и в случае со сложной задачей об обкатке, которую я успешно решила на работе, мне нужно найти какое-то нестандартное решение, решение, находившееся вне ограниченных возможностей нашей официальной медицины, что нужно найти какой-то мощный метод лечения, способный побороть золотистый стрептокок и другие вредоносные бактерии и вирусы в моём организме. И я начала искать его.

25.02.2013 в 03:03


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Rechtliche Information
Bedingungen für die Verbreitung von Reklame