Побег из тюрьмы - 4

За месяц до и после моего осуждения были все показательные выступления. Мое лицо запомнилось бы роллерам в тех кварталах. Я подумал о Свите. Я вспомнил, как он пробрался в убежище, чтобы подставить меня полицейскому из моей конюшни. Я выбросил его из головы.

Я не мог доверять никому из сутенеров, которых знал. Я всегда был для них угрозой. Айсберг был действительно предоставлен самому себе. Мне нужно было добраться до одной из маминых сестер, в тридцати милях отсюда, в Индиане.

Теперь в сарае была кромешная тьма. Я поднял крючок и толкнул дверь. Я выглянул во двор. Я вышел через дверь во двор. Все было тихо. Я захлопнул дверь. Я услышал глухой металлический звук. Я потянул ее на себя. Крючок вошел в петлю. Дверь сарая зацепилась изнутри.

Я подумал: “Этот нелепый несчастный случай наверняка поставит следователей в тупик”.

Я помчался в сторону столовой. Мне нужно было забраться на ее плоскую крышу. Я взялся за какие-то оконные решетки и подтянулся, чтобы встать на подоконник, я протянул руку и схватился за водосточную трубу. Я перекувырнулся и взобрался на крышу.

Я посмотрел налево. Я мог видеть силуэт стенного винта в его кабинке. Я посмотрел через стену и вверх, на крышу тюремного здания, примыкающую к стене. Это был долгий путь. Я прошел по крыше к следующему зданию. Я был у дальнего края крыши. Я оглянулся на кабинку у стены. Винт вышел, гуляя по стене. В руках у него была эта смертоносная винтовка.

Я бросился навзничь на черную крышу. Я надеялся, что был невидим для него. Я лежал там, тяжело дыша. Я задавался вопросом, что говорится в руководстве к винту о сбежавшей цели мошенников. Если бы он увидел меня, стал бы он целиться в череп, сердце или кишки?

Наконец он вернулся в кабинку. К счастью для меня, крыша столовой соединялась со зданием часовни. Соединением служил бетонный выступ. Он был меньше фута в ширину и около двенадцати футов в длину. Мои тяжелые тюремные броганы казались такими же широкими, как карниз. Они соскользнули на застекленном карнизе. Дикие ветры конца апреля делали прогулку такой же безопасной, как прогулка по шаткому мостику на высоте двух этажей над землей.

Я встал в конце выступа и посмотрел вверх. Я вытянул правую руку вверх и встал на цыпочки. Крыша часовни была в двух футах над кончиками моих пальцев. Мне пришлось бы вернуться на несколько футов назад по этому стеклянному выступу. Мне пришлось бы набрать достаточную скорость, возвращаясь, чтобы совершить прыжок на два фута. Мне пришлось бы ухватиться за внешний край водосточного желоба на крыше. Я задавался вопросом, выдержит ли он мой вес.

Я осторожно отступил на шесть футов. Я стоял там, дрожа, глядя на край. Я оглянулся. Шурупа на стене не было. Мне пришлось забыть, каким узким был выступ. Я выбросил ногу. Я подтянул к ней другую. Я помахал ими по песчаной глазури. Я услышал шепчущее шипение кожаных подошв, топающих по карнизу. Мои руки были протянуты к черному небу. Мой взгляд был прикован к краю водосточного желоба.

Я прыгнул вверх. Я почувствовал, как мои ноги оторвались от выступа. Я схватился когтями за край. Я повис на нем, болтаясь в пространстве. Мои ногти посылали раскаленные иглы боли в измученную плоть у их корней. Я вздернула подбородок и перекинула ногу через крышу. Я перекатилась на нее. Я лежал там, задыхаясь, наблюдая, как стрелок проходит свой ритм. Он вошел.

Я с трудом вскарабкался по крутой крыше наверх. Край крыши тюремного корпуса был в трех футах от меня. Я прыгнул прямо вперед. Я плюхнулся на живот. Кончики моих ботинок торчали в водосточном желобе. Крыша тюремного корпуса была еще круче. Она была покрыта квадратами скользкого сланца. Я посмотрел наверх. Казалось, до него целый городской квартал. Я начал подниматься по нему. Я вонзил наконечники "броган" в маленькие щели между сланцевыми плитками.

Я, наконец, медленно добрался до верха. Моя грудь пылала. Я лежал верхом на шестидюймовой вершине двойного обрыва. Две стороны крыши образовывали крутую пирамиду. Я был на вершине. Шестидюймовый верх казался тонким, как проволока. Сквозь головокружительную дымку я видел огни города, мерцающие в океане черноты.

Я поднялся на ноги. Я начал ходить по натянутой проволоке, как цирковой артист. Здесь, наверху, дул свирепый ветер. Они пинали и колотили меня. Я раскачивался на проволоке. Я посмотрел вниз через правый обрыв на улицу далеко внизу. Сквозь размытое пятно я увидел автомобильные фары, мечущиеся в ночи, как крошечные светлячки. Мой череп почти отключился. Я отдернул голову и приклеил глаза к проволоке.

Прошла целая вечность, прежде чем я добрался до конца камеры. Если бы винт вылез сейчас, я был бы у всех на виду. Даже изнутри он мог меня заметить. Я стоял, дрожа. Я посмотрел вниз, на высоту двадцати футов до верха стены шириной в три фута. Я не мог повернуть назад. Я не мог просто стоять там. Это была подпруга, я не мог рассчитывать сохранить равновесие, если бы ударился о стену ногами вперед.

Я упал, широко расставив ноги. Я услышал, как рвутся мои брюки. Внутренний бетонный край верхней части стены врезался мне во внутреннюю поверхность бедра. Мой зад ударился о бетон. Мой череп раскалывался от боли, когда я сидел в холодном седле. Я свесил свою израненную левую ногу с внутренней стороны стены. Я откинулся на живот к кончикам пальцев.

Я завис там на мгновение. Я почувствовал, как кровь стекает по моей левой ноге в ботинок. Я отпустил. Я ударил ногами вперед. Мой зад и спина приняли на себя остальную часть удара. Я лежал там на спине в пьяном тумане изнеможения, боли и затаенной радости.

Прошло по меньшей мере десять минут, прежде чем я смог встать. Я захромал прочь на сотню ярдов. Я обернулся и снова посмотрел на заведение.

Я подумал: “Эти грязные белые люди будут мерить шагами пол. Их задницы будут дергаться. Они собираются назвать меня миллионом чернокожих ублюдков и сукиных сынов. Одну вещь они не могут отрицать в своих жестоких тайных сердцах. Я перехитрил их. Им будет чертовски больно, что ниггер выставил отсюда черного Гудини. Черепа шурупов не проломлены, прутья не распилены.

“Они потеряют все шансы поймать меня после того, как отсчитают полночь. Они будут неделю обыскивать двор и притон. Их задницы посинеют. Их черепа не позволят им поверить, что ниггер был достаточно умен, чтобы сбежать отсюда призраком ”.

Я повернулся и заковылял в сторону штата Индиана.