Дорога в Ташкент - 15

 15 Июля праздновался 33-х летний юбилей взятия Ташкента. Муж устроил в этот день небывалое торжество, пир на весь мир. Праздник удался на славу; начался он в 8 часов утра выходом крестного хода из Спасо-Преображенского собора всего Ташкентского духовенства. В 12 часов был парад войскам, а затем длинное шествие двинулось к Комендантским воротам, к тому месту, где находится часовня, а за нею братская могила павших при взятии Ташкента воинов. Впереди шествия местные мещанки несли образа, за ними шли представители городских управлений и других учреждений, местные жители и войска; конвойная сотня и два хора музыки, игравшие "Коль Славен" замыкали шествие. Перед часовней был раскинут большой шатер, в котором протоиерей Богородецкий сказал тронувшую всех присутствующих проповедь. Муж возложил венок из живых цветов на братскую могилу. После окончания панихиды провозглашено было "ура" за Государя, подхваченное всеми с энтузиазмом, под звуки народного гимна. Собралось здесь много оставшихся на поселении солдат-ветеранов, участников покорения края, на подбор один стар-старее, и несметная масса туземцев, больших охотников до всяких зрелищ, даже совсем для них неприятных. Начальник окружного штаба провозгласил громкое "ура" за Черняева и за мужа, после чего Сережа подошел к участникам штурма Ташкента, генералам Конопельскому, Тверитинову и к Статскому Советнику Южакову, бывшему правителю канцелярии Черняева, а затем к ветеранам-солдатам, причем он обнял самого старого из них, увешанного крестами и медалями. Старый служивый расчувствовался; сияло его лицо, сияли пуговицы его мундира. Затем муж поехал навестить престарелого протоиерея Малкова, который во время штурма Ташкента взошел на вал с крестом, благословляя войска. Он уже третий год не появляется в этот день на братской могиле; впал совсем в детство, никого не узнает.

 В два часа у нас был парадный завтрак человек на сто. Я завтракала с несколькими дамами в голубой гостиной, соседней с концертным залом. Слышали мы все, что там происходило. Начались многочисленные тосты, сопровождаемые тушами. И нас также не забыли, приходили пить за наше здоровье. Затем полились речи за речами. Некоторые из приглашенных лиц, много лет уже не у дел, пожелали тряхнуть стариной и блеснуть в словесном турнире, состязаясь в спичах. Убеленный сединами Южаков, первый поднялся и старческим голосом сказал такую речь, что хоть сейчас в печать. Между прочим, он выразил сожаление о том, что Черняев, несмотря на свои заслуги при завоевании края, долгое время был затерт более ловкими, но менее заслуженными соперниками. Упомянул он также, что настоящая знаменательная годовщина в первый раз поднята мужем на подобающую высоту. Завоевал он этими словами кусочек моего сердца. Следующий за ним оратор более отличался зычным басом, нежели красотой своей речи, которая длилась около получаса; он слишком долго наслаждался собственным красноречием, и я очень сожалела, что он не придерживается мнения, рекомендуемого Кузьмою Прутковым: "Лучше скажи мало, но хорошо". Он все искал выражений и спотыкался на каждом слове. Сосед его, словопад какой-то, как будто нарочно для контраста, пренебрегая совершенно знаками препинания, залпом произнес заранее приготовленную речь, захлебываясь в изобилии своих собственных слов. Завтрак, за множеством речей, ужасно затянулся, музыканты успели сыграть все марши и увертюры, которые знали. Мне рассказали о забавном эпизоде, происшедшем на этом завтраке. В числе приглашенных были два туземца из глубокого захолустья; не зная европейских блюд, один из них, принимая банку с очень крепкой горчицей за лакомство, набрал большую ложку и, недолго думая, проглотил горчицу. Конечно, у бедного лицо сразу побагровело и из глаз потекли слезы. Сидящий рядом с ним генерал, не заметив процедуры с горчицей и видя соседа плачущего, участливо спросил его, в чем дело. Туземец глубоко вздохнул и сказал: "Я плачу потому, что вспомнил, что как раз год тому назад я плавал с моим отцом по Аму- Дарьи, и отец мой потонул!". В это время другой туземец вздумал последовать примеру первого и тоже угостился целой ложкой горчицы, и с такими же конечно последствиями; тогда тот, обрадовавшись несчастию своего ближнего, ехидно спросил его: "О чем это мой брат плачет?". Тот, обозлившись, ему ответил: "Я плачу о том, что ты также не потонул в Аму-Дарьи вместе с твоим отцом".