Моя жизнь - 5

   4.ВОРОНЕЖ - ГОРОД СКВЕРНЫЙ

Два замечательных города построил Петр Великий. О том, что он построил Петербург, знают все. А вот о том, что именно он превратил маленький, пограничный, заштатный, деревянный городишко Воронеж в красивейший, утопающий в зелени, вполне европейский город, стоящий на реке того же имени, впадающей в десятке километров вниз по течению в Дон, большинство россиян просто никогда не слышало. А между тем, именно на верфях Воронежа построил Петр мощный флот - "Азов воевать" (См. раритетное фото, сделанное еще в августе 1900 года, к сорокалетию установки этого памятника работы скульптора Е.А.Шварца и архитектора А.А. Кюи, брата известного композитора).

   В обликах Питера и Старого (Правобережного) Воронежа так много общего, что они во многом напоминают друг друга. В первую очередь это относится к тому, что все улицы центра старого Воронежа очень широкие и прямые как стрелы, кварталы в центре города абсолютно прямоугольные, а внутри этих кварталов еще при их закладке были созданы великолепные скверы. Из-за этих скверов мы, коренные воронежцы, в шутку называли свой город "Городом Скверным". К тому времени, о котором я пишу, многие улицы Воронежа уже давно утопали в зелени под широченными кронами двухсотлетних лип и каштанов. Так, например, огромными липами была по обеим сторонам обсажена Большая Садовая (Старомосковская), переименованная после революции в ул. Карла Маркса. Широкая и абсолютно прямая, она шла от центральной (Никтинской) площади, образованной ее пересечением с Большой Дворянской, до самого Чугуновского кладбища, радуя взор кронами могучих лип со стволами в два обхвата. Слышал, что липы эти сейчас уже очень постарели и почти все упали. Но, слышал и то, что вместо упавших деревьев лет тридцать тому назад был подсажен молодняк. Может быть, это и не совсем так, но Оля Кулешова (моя бывшая одноклассница) писала мне, что традиция не была нарушена. А параллельная с Большой Дворянской Малая Дворянская (ул. Фридриха Энгельса) испокон веков была обсажена прекрасными могучими каштанами. Нельзя сказать, что и все остальные улицы центра тоже утопали в такой же великолепной зелени, но и "голыми" их тоже назвать было нельзя - город до войны был очень хорошо озеленен. Красивый был город. Особенно его центр.

   Красивыми и своеобразными были и многие другие его улицы, и, в том числе, улицы - спуски, сбегавшие вниз к реке с высокого правого ее берега, от самой Большой Дворянской до живописной Набережной. Перепад высот от центра старого города до уреза реки составлял, наверное, не меньше сотни метров, а расстояние, пожалуй, около километра. Поэтому оба наиболее крутых спуска - Петровский (Чернавский) и Неёловский столь круты, что почти всегда и, особенно, в зимние месяцы, оставались трудно доступными для гужевого транспорта. Далеко не всякая пара даже ломовых орловских першеронов могла втащить на такую длинную и высокую гору пустую фуру без груза. Ну а с грузом тем более. Зато для мальчишек и девчонок в зимние месяцы эти улицы, особенно Неёловская, всегда становились замечательным местом для катания на санках. Если сесть на санки на самом верхнем конце Неёловской, почти у самой Большой Дворянской, то можно мчаться на них добрый километр без остановок до самой Набережной.

   Но весной она преображалась. Из глубины памяти всплывает сейчас не очень четкая, чуть приглушенная временем картина одной такой весны. Наверное, это была весна 1926 года. Окно открыто настежь, я сижу на широком подоконнике и смотрю, как по улице бегут, купаясь в лучах утреннего солнца и чуть слышно журча, ручейки талой воды. Снег почти весь уже сошел, и из-под него у тротуаров пробивается зеленая травка. В окно ласково струится влажный, чуть прохладный ветерок и, какой-то совершенно особенный запах весны. На столе, стоящем посреди комнаты, широкая граненная хрустальная ваза, а в ней большой букет сине-голубых подснежников, от которых распространяется по комнате тонкий-тонкий, едва уловимый аромат. И это тоже запах весны, какой-то особенный и неповторимый. Странно, но такого нежного волнующего запаха, и одновременно с ним залитой ласковым солнцем утренней прохлады я ни до, ни после этой весны не ощущал никогда. И это тоже моя Неёловская. Такой она мне и запомнилась на всю жизнь.