Война - 9

   Зима, как и в прошлом году была злая и еще более голодная. Теперь нашей учительницей стала Потанина Нина Ивановна. Она вела уроки во всех классах с 1-го по 4-й. Я сейчас не могу представить, как она могла справиться с такой нагрузкой -- преподавала в две смены. Как бы там ни было, но я перешел, вернее меня перевели во 2-й класс. Лето 1942-го было засушливое, это отразилось на урожае овощей, особенно картошки, как основного продукта питания. И поэтому весна 1943-го года была голодная. Уже появились первые жертвы голода -- в семье Клименных умерла девочка, да и мы были на краю жизни. От колхоза мы ничего не получали -- мать в колхозе не работала, да и кто работал, получали жалкие крохи. К нам часто, почти ежедневно приходила тетя Надя - сестра матери, ей было где-то лет пятнадцать. Она видела наше бедственное положение и говорила, что у мама (бабушки нашей) в голбце (погребе) еще много картошки и предложила украсть. Мы с Клавой согласились. Выследили, когда бабушка пойдет до соседки, (ходила она к ней почти каждый день). Мы с Клавой с ведрами, задними дворами побежали к бабушкиному дому -- благо он был в соседстве с нашим домом. В это время тетя Надя спустилась в подполье, нагребла в оцинкованный железный таз картошку и подавала нам его через маленькое окно. Мы из него высыпали в ведра и бегом, унесли домой. Таким образом, мы наворовали десять ведер. И еще раз воровали картошку у Анны Тимофеевны с ее сыном Вовкой у его матери. Они жили в избенке напротив бабушкиного дома. Жили они тоже бедно, избенка у них была старая, покосившаяся набок. Вовка был старше меня на четыре года. И вот, однажды, в середине мая, зная наше бедственное положение, предложил украсть у них картошку. Картошку мы вытащили из голбца и приготовили ее на посадку. Я с его помощью украл у них пять ведер картошки. А когда мы воровали с тетей Надей и через некоторое время после окончания "операции" с воровством она пришла к нам, а у меня на таганке уже в чугунке варилась картошка, и все были довольны. Ребята проснуться, а у меня будет чем их покормить. У меня было святое правило -- за стол садился последним и питался тем, что осталось, ведь я был старшим в семье. Хотя Клава по возрасту была старше, но хозяином был я, и так считала мать, поэтому с меня был особый спрос.

   Но тут со мной случилась беда -- я заболел малярией. Доктор Виктор Матвеевич прослушал меня и определил, что у меня порок сердца, малокровие и явная малярия-лихоманка. Меня бил такой озноб, хотя на улице было жарко. Я глотал хину, такую горькую и противную. Я дошел до того, что не выходил к ребятам на улицу, а сидел у раскрытого окна и периодически блевал желто-зеленой слизью. А доктор, он был просто деревенский фельдшер, сказал матери: "Дуня, он у тебя не жилец, ему надо усиленное питание и гематоген". Это я подслушал, когда он говорил матери в сенях. Когда он ушел, мать зашла в избу, а я сидел одетый в фуфайку, поджав ноги к подбородку, у меня были слезы. Она села рядом со мной, обхватила мою голову руками, тихо плакала приговаривая: "Ах ты Шурка, ты Шурка". Я с трудом передвигался, даже сходить в туалет стоило для меня большого труда -- кружилась голова, и темнело в глазах, но я старался от ребят свое состояние скрывать и как можно чаще улыбался и пытался шутить и говорил, что скоро из меня малярия вылезать - я ее выгоню. Часто приходили мои товарищи, обычно они заполняли весь двор, вытаскивали меня к себе и как могли подбадривали. Позднее, когда я прочитал "Маугли", вспоминал эти события, называл их "моя стая".

   Постепенно болезни от меня отступали. Мать достала гематоген и часто заставляла пить рыбий жир. Ближе к осени созрели овощи, я стал ходить на рыбалку, на столе всегда была рыба. Мать иногда ходила в Курган с молочной продажей и приносила что-то из еды. Корова была нашим спасителем. Купили молодую овцу -- ярочку и она принесла двух кудрявых барашек. На зиму мы для них оборудовали землянку. Зимой им было тепло. Но волки совсем обнаглели -- даже днем забегали в деревню и рвали телят и собак. А ночами, особенно зимой, с разных сторон слышался вой волков -- так что выйдешь на улицу ночью и от их "песен" мороз по коже пробегает.

  У меня было одноствольное ружье деда Семена, я его брал себе домой, когда увидел около своего двора волчьи следы. Порох я достал у инвалида Николая, он принес его с фронта. А вместо свинцовой дроби, разбил на мелкие кусочки старый чугунок и зарядил два патрона. Вскоре они пригодились для стрельбы. Как-то ночью залаяла наша собачка дворняшка, а потом заскулила и замолкла. Меня это насторожило. Я слез с палатей, подошел к окну, что выходило на хозяйственный двор, где содержались корова в стойле и овца в землянке, оттаял морозный узор со стекла и увидел (ночи были морозные и луна светила ярко) как на землянке матерый волчара лапами скребет, пытаясь вскрыть настил потолка землянки. Он учуял запах овцы, и решил поживиться. Я достал ружье, тихонечко оделся, и также тихо открыв дверь, вышел в сени. Встал на ступени крыльца. Собачка забилась под крыльцо и не подавала признаков жизни, чуяла волка. Во входных дверях сеней было прорезано окно. Луна светила так ярко, что я тут же заметил на белом чистом снегу серого разбойника. Он так увлекся своей работой, что не учуял меня. Я навел на него ружье и выстрелил -- он высоко подпрыгнул, больше от страха, от внезапного грохота, чем от попавшего в него заряда. Ведь расстояние от меня до него было не более семи метров. Волк так рванул со двора, только его и видели. Наверное, он "передал" своей стае о происшествии, может быт поэтому в нашем околотке не было больше шкоды со стороны хищников. Они умные и хитрые твари.