После Сталина - 10

Хрущев тоже прибегал к репрессиям в случаях, когда прежние «враги народа» становились, на его взгляд, опасными. Приведу для примера дело латышского социал-демократа фрициса Мендерса, освобожденного после смерти Сталина, а затем снова арестованного органами безопасности, вероятно, на том основании, что в своих мемуарах он пытался восстановить правду о прошлом, включая преследования его лично за принадлежность к социал-демократической партии. Но еще более вероятно, что Хрущев опасался, как бы вокруг Мендерса не образовалось ядро новой социал-демократической партии Латвии. При Сталине же арестовывали совершенно ни в чем не повинных людей, ни к чему не причастных. А раз уж арестованные, они на всю жизнь оставались как бы с клеймом — их снова преследовали, отчасти еще и потому, что им стал знаком механизм работы органов безопасности.

Неудивительно поэтому, что годы, проведенные в заключении, сделали многих непримиримыми противниками Сталина и сталинизма. Хотя при Хрущеве большинство политзаключенных реабилитировали, помогли им устроиться на работу, и они стали как будто полноправными гражданами, все-таки находились люди, которые относились к ним враждебно и с недоверием, избегали их на всякий случай — а вдруг официальная линия партии снова изменится. В известной степени такое отношение испытывали на себе и немногие из уцелевших старых членов партии — а к ним принадлежало большинство моих друзей. И это невзирая на то, что имелись прямые директивы подыскивать им подходящую работу, а иногда и возвращать на прежнюю. Галину Серебрякову, например, начавшую в двадцатые годы работать над биографией Маркса и имевшую много друзей среди партийного руководства, арестовали в 1936 году. Ее неоднократно пытали и в общей сложности продержали в тюрьме двадцать лет, а когда выпустили, то попросили снова засесть за биографию Маркса и Энгельса. Этот факт затем всемерно использовался в целях пропаганды. Старых партийцев, участников подпольной борьбы и гражданской войны просили писать свои воспоминания, их активно включали в работу отдела пропаганды и агитации. Реабилитированных настойчиво уговаривали поделиться своими воспоминаниями о раннем периоде революции, ибо только среди них еще сохранились талантливые люди, которым могли поверить и которые могли вдохновить молодежь.

Люди эти, как ни странно, и по сей день очень добросовестно относятся к своим обязанностям. В своих трудах они, касаются лишь исторических фактов периода Ленина и только намекают на те связи, которые существуют между этим периодом и нынешним.

Разумеется, им дозволено писать и рассказывать только в строго установленных на верхах партийного аппарата рамках. Те же, кто предпочел бы выйти за эти рамки, вынуждены молчать, либо уйти из общественно-политической жизни.

С другой стороны, после реабилитации на активную партработу быстрее всего попадали коммунисты, выросшие в сталинский период. В общем, их взгляды не отличаются теперь от взглядов других членов партии. Эти люди зачастую очень консервативны, полностью поддерживают партию и ее текущую политику. Есть, впрочем, и исключения. Это люди, требующие гораздо более глубокого идеологического пересмотра, в частности, не только полной партийной реабилитации Зиновьева, Каменева, Пятакова, Радека и многих других, но и публикации их трудов.

То, что реабилитация шла такими медленными темпами, объясняется отчасти тем фактом, что ее проводили те же люди, которые осуществляли сталинские репрессии. Иногда, правда, случалось, что в деле невозможно было отыскать даже повода для ареста того или иного реабилитируемого.

Взять хотя бы мое собственное дело — ведь так никому и не удалось установить причины моего исключения из партии. Вероятно, оно было следствием какого-то телефонного звонка, нигде не документированного. А ведь в то время довольно было одного звонка, чтобы не только лишить человека партбилета, но и арестовать, а то и расстрелять его. Еще более парадоксальны случаи, когда человек сидел, не будучи исключенным из партии.

Была ли реабилитация неизбежной? Вопрос этот широко обсуждался. Я думаю, что она была неизбежной. Ведь после смерти Сталина — этого мрачного призрака какой-то доисторической эпохи — для тех, кто пришел к власти, прежде всего, необходимо было отмежеваться от Сталина, от его чудовищных преступлений. Поэтому естественно, что эти люди поддержали реабилитацию по крайней мере части жертв террора.