Сопротивление молодежи - 14

Во время войны с нацистской Германией эта жестокость оказалась еще и практически вредной. Как известно, многие бывшие военнопленные отказались вернуться и остались на Западе. Вернувшихся же массами отправляли в лагеря или расстреливали.

Перед отправкой на фронт красноармейцу вдалбливали в голову чудовищную ложь: в плен живыми не сдаются и последнюю пулю надо беречь для себя. (В особенности, конечно, это относилось к комсоставу).

Фикция, что советский воин не сдается врагу, жила вплоть до смерти Сталина. И нужно отдать должное Михаилу Шолохову: он первый в «Судьбе человека» показал, что плен не обязательно означает позор и предательство.

Бывших военнопленных из Финляндии послали на строительство литейного цеха. Работали они в жутких условиях, полуголодные и полураздетые на сильном морозе. Им продолжали лгать, внушая, что они, мол, не преступники и будут освобождены, как только сдадут свой объект. На деле же те, кто не погиб на стройке, отсидели свой пяти- или восьмилетний срок. Причем, все это время им не разрешали переписываться с семьями, и те были уверены, что их близкие погибли на войне. На первый взгляд, эта мера казалась странной, нелогичной, так-как, цель-то состояла в том, чтобы на их примере научить других не сдаваться в плен. Однако отсутствие логики — составная часть террора.

К примеру, в секрете держались имена расстрелянных жертв сталинского террора. Естественно, родственники, не получая от них писем, обращались за справками. Я лично знал жену одного члена ЦК, которой в течение 17 лет говорили, что муж ее жив, но находится в заключении «без права переписки». И только в 1956 году она узнала, что он был расстрелян еще в 1938 году.

Неуверенность была, без сомнения, дополнительным фактором в системе террора. Тем не менее, я думаю, что главная причина утаивания фактов, даже от семей, крылась в колоссальных масштабах самого террора. Одно дело, когда народу сообщали, что расстреляны тогда-то и тогда-то, скажем, Зиновьев, Каменев, Бухарин и сотня других. Это звучало страшно. Но главари НКВД, вероятно, боялись, что, если станут известны действительные цифры унесенных террором, народ может не принять это столь безропотно. Поэтому даже на самых высоких ступенях партийной иерархии не имели ясного представления о масштабе террора. Была и еще одна причина: пока родственники считали, что человек находится «без права переписки» в лагерях, они и сами вели себя так, чтобы не повредить ему. Я встречал людей, которые были способны на любой протест, на самые крайние формы сопротивления, но молчали, надеясь, что, может быть, близкие их еще живы. Знаю я и о сомнениях моей жены, считавшей, что, возможно, меня уже нет в живых. Но именно неуверенность в судьбе близких, находившихся в заключении, сковывала родственников и друзей на воле.