Меньшевики - 4

Подробнее биографию Инжира я узнал, когда мы уже прибыли на место назначения. Оказалось, что нас привезли в Тайшетский спецлаг особо строгого режима, где к тому времени уже находились десятки тысяч политзаключенных. В первые годы после революции Инжир, отойдя от политической деятельности, занимался исключительно вопросами экономики. Как большинство меньшевиков и плехановцев, он считал, что большевистская власть просуществует недолго. А чтобы предотвратить полную разруху и экономический хаос, он решил, забыв на время о своих убеждениях, отдать все силы восстановлению разрушенного войной, революцией и гражданской войной народного хозяйства.

В двадцатые годы Инжир пользовался доверием правительства, и к нему тоже относились с уважением как к специалисту в своей области. Когда финансовыми делами Советского Союза ведал Сокольников, Инжир принимал участие в выработке мер по стабилизации рубля по отношению к курсу золота, а впоследствии в определении обменного курса нового рубля. В 1926 году, несмотря на то, что в прошлом он был меньшевиком и даже не выступил с публичным покаянием, его, тем не менее, включили в состав советской делегации на международную финансовую конференцию в Голландии, вернувшись с которой он выступил с рядом статей о работе и результатах этой конференции.

В то время шла борьба между партийным руководством и оппозицией. Инжир с особо острой враждебностью относился к группе Троцкого-Зиновьева и их сторонникам. Он видел в них неисправимых и бескомпромиссных большевиков, тогда как «правых» считал людьми, искренне заинтересованными в стабилизации положения и противниками авантюризма в политике и экономике. Левая оппозиция, как он хорошо понимал, намерена была продолжать политику Ленина, в которой Инжир видел корень всего зла. Он считал поражение левой оппозиции заслуженным наказанием ленинцев и всех тех, кто их поддерживал. Он мог бесконечно говорить о своей ненависти к Троцкому и его сторонникам. Он уверял, что Немезида проявила себя куда больше во время Октябрьской революции, чем в период любой другой революции, и что самая черная реакция не смогла бы расквитаться с большевиками более жестоко и неумолимо, чем это сделала сама революция.

Все то время Инжир работал честно и надеялся, что если советский строй и не изменится радикально, то все же он сумеет и при нем жить и работать. Вероятно, не мало «спецов», подобных Инжиру, и в самом деле прижились в новых условиях и были приняты в среде, окружавшей аппарат Сталина. Работали они вполне добросовестно, тщательно скрывая свои настроения и убеждения, в надежде на то, что сама история приведет к другим, более спокойным временам. Нет сомнения, именно для того, чтобы еще больше укрепить лояльность этих людей, а также предупредить всякую потенциальную вероятность протестов, одних держали в изоляции, а другим время от времени напоминали о дамокловом мече, постоянно занесенном над ними.

Совершенно неожиданно Инжир был арестован в начале 1930 года. Почему именно его выбрали среди оставшихся еще меньшевиков и плехановцев — мне не совсем ясно, хотя он и давал мне читать сотни копий жалоб и заявлений, написанных им в течение 20 лет после своего первого ареста. Может быть, он неосторожно что-нибудь сказал. Не знаю. Как бы то ни было, но что-то радикально переломилось в нем после этого ареста, да так и осталось до конца его дней. На него оказывали сильное давление с целью заставить «признаться». В те годы обычно — но не всегда — применяли не физические, а моральные средства воздействия, и вполне вероятно, что ГПУ удалось склонить его к сотрудничеству не только угрозами (было бы достаточно, наверно, сломить его простой угрозой расстрела), но и посулами. Ему предъявили ультиматум: либо отказаться от дачи «показаний» и бесследно исчезнуть, с полной конфискацией имущества и квартиры в центре Москвы и с репрессиями против жены и детей, которых он обожал, либо пойти на сотрудничество, в случае чего он не только немедленно был бы освобожден, но и получил бы хорошо оплачиваемую и солидную должность с возможностью продвижения по службе и другими особыми привилегиями. Но что бы ни послужило аргументом, Инжир согласился и, по всей вероятности, помог в подготовке меньшевистского процесса 1930 года.