Писатели - 11

Здесь я позволю себе небольшое отступление. Споры о правде и истине в лагерях и тюрьмах шли бесконечно. Так как русский не мой родной язык, я сначала не мог понять разницы. Потом мне объяснил ее один филолог.

Истина — это выражение факта объективной реальности, тогда как правда — чисто русское понятие, включающее в себя элемент более высокого, чем объективная истина, порядка. Правда — истина, возведенная в разряд идеи и этимологически связанная с правом и правосудием. Русский, который стоит за правду, стоит за такую истину, которой следует еще добиться, за правду, включающую в себя и жизненный идеал, правду, в которой поступки отдельного человека находятся в соответствии с требованиями этики. Все это раздваивает понятие правды, а такой разрыв в тридцатых годах создавал глубокую пропасть.

В кабинетах НКВД, на партсобраниях, истина была ничем, она была относительна, ее можно было менять по усмотрению. И только правда была абсолютна. Сначала мне, как и многим другим, не прошедшим такой школы, трудно было уловить, каким образом такая, казалось бы, «филологическая тонкость», могла оказывать влияние, роковое влияние на судьбы и жизни тысяч и тысяч людей. На практике же из этого филологического нюанса возникла тирания правды над истиной. Он-то, этот нюанс, и оказался тем рычагом, с помощью которого белое обращалось в черное. Такой диалектики не изобретала даже инквизиция.

В 1936 году от одного из моих самых незаурядных следователей мне удалось наконец добиться ответа на долго мучивший меня вопрос: «Неужели же вас совсем не интересует, как на самом деле обстоит дело? Неужели вас интересует только отпрепарированная вами же истина, которую вы называете правдой?» На это следователь ответил мне: «Правда для нас есть то, что сегодня написано в передовые «Правды». Все, чего там нет — для нас, объективно, не правда. Так, мелкие истины...». И тут последовала так часто повторявшаяся в тюрьмах и лагерях искаженная пушкинская цитата: «Тьмы мелких истин мне дороже (Нас возвышающая правда)». В стихотворении Пушкина «Герой» посвященном Наполеону и снабженном эпиграфом «Что есть истина?» говорится: «Тьмы низких истин мне дороже (Нас возвышающий обман)».

Нет, не «тьма истин» интересовала тогда следователей, а то, чтобы в «правду» превратить тьму нужной им лжи. Для тех, кто сам этого не испытал, такое суждение может звучать как некий схоластический трюк. Но ведь за подобными «абстракциями» стоял гигантский государственный аппарат. И оказываемое им психологическое давление на людей было вполне реальным и ощутимым — до такой степени, что сопротивляться ему у людей не было сил и возможности. Вопрос о правде и истине, в течение истекших десятилетий мучивший советскую интеллигенцию, я полагаю, далеко еще не решен ни в СССР, ни за его пределами. А ведь, быть может, разговоры об идеологических расхождениях между Россией и Западом именно к этому вопросу и сводятся? Существует ли в действительности тот апелляционный суд, который способен отличить «правду» от «истины», который уполномочен сделать окончательный выбор? В России считают, что вопрос этот требует серьезного и пристального внимания. Но развалины, оставленные в наследство, столь огромны, что работа по восстановлению после хаоса соответственно трудна. А могут ли дать ответ на этот вопрос вне России, я не знаю.