Через три дня артистка Татьяна Светланова пригласила меня помочь ей в качестве технического работника в её балетном спектакле. Переменяя декорацию, я во время антракта поспешно вскарабкался на высоту почти вертикальной лестницы, и, не удержавшись на ней, упал, раздробив левую пятку. Меня увезли в городской госпиталь и поместили в огромной палате на 60 человек. На следующий день мне была операция, длившаяся 4 часа. После операции я заснул. А когда проснулся, увидел на своей груди три письма. Одно из них в длинном конверте было из отдела Эмиграции и Натурализации. В нем сообщалось, что я осужден за ложь консулу, будто я поляк и поэтому подлежу депортации в двухнедельный срок.
Прочитав письмо, я закрылся одеялом и зарыдал, сдерживая свои вопли, чтобы никого не беспокоить в большой палате.
Придя в себя, я лежа написал паническое письмо в «Новое русское слово». Через два дня в газете, на первой странице, в верхнем углу, справа, крупными буквами было напечатано о моей депортации. Это было громом среди ясного неба, это было бомбой, всколыхнувшей всю русскую общественность. Александра Львовна Толстая связалась со знакомыми сенаторами о задержке моей депортации. Профессор Григорий Порфирьевич Чеботарев внес в конгресс через знакомых конгрессменов «Прайвет Билл» об оставлении Березова в Соединенных Штатах.
Журналист Андрей Дикий поместил в «Новом русском слове» статью под названием «Березовская болезнь». Очень много для моего спасения сделал редактор газеты — Марк Ефимович Вейнбаум. Он поместил в газете несколько статей с «рецептами», как бороться с болезнью. Он напечатал на английском языке два обращения в Конгресс и в Сенат. Читателям предлагалось вырезать эти обращения, наклеить их на большой лист бумаги и собирать под ними подписи.
Зашевелилась вся русская Америка. Для сбора подписей нашлось много добровольдев-энтузиастов. Всё это были читатели моих рассказов и статей в «Новом русском слове». Многие из них тоже были больны «Березовской болезнью», переменив не только свое имя, но и национальность.
Во всех штатах Америки много православных церквей, русских клубов, театров, обществ, магазинов. И во всех этих местах изо дня в день собирались подписи в защиту Родиона Березова. Это имя было у всех на устах, все горели желанием — помочь мне, оградить меня от огорчений. Отовсюду в Вашингтон текли потоки писем с многочисленными подписями.
Митрополит Феофил обратился к прихожанам собора с воззванием — поддержать соотечественника, писателя Березова. В письме он прислал мне солидный чек с трогательными словами, утешая и ободряя меня, уверяя, что Бог не оставит меня Своей милостью.
Американское правительство было удивлено потоком писем в защиту Березова. В Сенате было решено: вызвать Березова в Вашингтон и допросить его лично.
Я в это время жил в Сан Франциско. Однажды меня вызвали к телефону из Вашингтона и попросили — завтра же прибыть в столицу. Разговор был на русском языке. Мне сказали, что билет на джет заказан для меня и что меня встретят на аэропорте в Вашингтоне.
Знакомые и сослуживцы радовались за меня, а я все еще боялся поверить в счастливый исход моей драмы. В джете я не переставал молиться.
Меня действительно встретил элегантный американец высокого роста, очень любезный, как все американцы. Он довез меня до отеля, при котором был ресторан. Хозяину ресторана он сказал, чтобы за пищу с меня ничего не взимали, что потом всё это будет оплачено. Всё это было, как в сказке. Судьба руководила всеми людьми, имевшими какое-либо дело со мною. Вечером меня посетили русские люди, работавшие в «Голос Америки». Мне особенно понравился Николай Сергеевич Ласковский своим остроумием, образованностью, юмором, приятным тембром голоса.
Пришедшие сообщили, что слушание моего дела назначено на завтра в Сенатской Комиссии, о чем напечатано объявление в сегодняшней газете. В объявлении сказано, что вход на это слушание свободный.
— Так что многие любопытные пенсионеры придут послушать некоего Березова, въехавшего нелегально в Америку. Переводить вас будет русская из «Голоса Америки». Возглавлять слушание будет сенатор Дженнер из Джоржии. Конечно, заинтересуются этим журналисты и фоторепортеры. Так что не ударьте в грязь лицом.
— Буду говорить, что подскажет мне совесть.
Про себя я и в этот раз повторял строку Сергея Есенина: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне». Крестьянский сын, ничем не прославленный человек, удостаивается чести — разговаривать с сенатором. Разве это не сновидение? Разве это не вторичная встреча с судьбой, к которой я с таким трудом добирался в первый раз двадцать с лишним лет тому назад?
Перед сном я снова молился, прося для себя мудрости на завтрашний день.
Свободное копирование
