Воспоминания о прожитой жизни - 12

Когда началась война, я училась в 6-ом классе. Летом нас по цепочке собрали и мы добывали корни калгана (высушенный и измельчённый он был кровоостанавливающим) на стрелке позади Ипатьевского монастыря. Там, в кельях, жили люди. Уже после войны начали восстанавливать монастырь. Людей переселили в дома.

Дней рождения мы не устраивали, просто мама под подушку подкладывала какой-нибудь подарочек и, когда я оправляла кровать, я его находила. Из всего запомнившегося был небольшой флакончик духов, а в 25 лет она мне подарила колечко золотое с рубином. Дарила книги: сказки Андерсена, сказки братьев Гримм. Эти книги до сих пор целы, лежат на шкафу в садовом домике. Конечно, сильно потрёпанные. Надо бы их оттуда забрать.

Мама и тётя Оля звали бабушку на «вы»: «Мама, Вы…», а дядя Лёша и тётя Рита обращались к ней на «ты». Я всегда удивлялась: почему так? Мама отвечала: «Так было принято».

Вообще-то, я тепло вспоминаю старый дом в Сенном переулке, где можно было сразу выйти на улицу, преодолев 8 ступеней. Двор и огород были большими. Сзади дома была лужайка, покрытая травой-муравой (я пишу о 20-30 гг.). Сзади старого каретного сарая был огород с грядками огурцов, помидоров, не помню, чтобы сажали лук, но свёкла была. Непосредственно за сараем, в огороде росли 2 куста роз, деревце «каринка» (ирга), было 2 старых яблони, густые кусты сирени. Середина огорода была занята огородными культурами, а по забору, вдоль его, росли цветы: золотые шары, пионы. Помню, мама разбивала клумбы круглые, бордюр их был окаймлён низкорослыми ромашками, середина была засажена другими цветами, теперь не помню, какими. Можно было посидеть на скамеечках. Были кусты малины, смородины. Варенья почему-то не варили. Клубнику не разводили. Во дворе был колодец, я его помню. Его разрушила молния. Мама очень боялась грозы и при грозе уходила из комнат в темный коридор.

Мама была верующая, верила в Николая Чудотворца, а бабушка – в Иисуса Христа, но в церковь не ходила в отличие от мамы, она хоть и редко, но ходила к Златоусту на Лавровскую и меня иногда брала с собой. Помню, были на Пасхальной службе, народу было – тьма-тьмущая, оттуда мы еле вышли, пришли домой потными-препотными.

На Октябрьскую и на Пасху у нас была генеральная уборка квартиры: всё стиралось, выметалось, обметалось, мылось. Мне нравилась наша большая комната, украшенная буфетом и столом на резных ножках, в простенке висело зеркало, под ним – ломберный столик. На большом столе, стоящем посередине комнаты, лежала скатерть, над ним висела электрическая лампочка под абажуром каркасным, обтянутым оранжевым шёлком. Интерьер комнаты менялся с помощью передвижения буфета с  места на место. Хорошо было, особенно весной и летом. Зимой было холодно. Сначала квартира отапливалась печью-столбянкой и печью в коридоре, одна её стенка выходила в комнату, её топили крайне редко. Потом печь-столбянку заменила русская печь с подтопком, у которой очень любила сидеть бабушка, глядя на огонь в печи и греясь. Приходилось для тепла пользоваться «буржуйкой».

Каждую весну мама выписывала машину дров. Мы с ней пилили, потом кололи на поленья и выкладывали в поленницы вдоль стенки сарая для просушки. Пилить я не любила, но приходилось, а колоть эти чурки мне нравилось.

Это я пишу о довоенной поре.