Детство и юность... - 29

По возвращении из-за границы Каченовский отдался своему одновременно ученому и общественному служению. Он воспитал длинный ряд поколений в идеях гражданского равенства, публичной свободы, народного самоуправления. Когда на очередь поставлен был вопрос об отпущении крестьян на волю, Каченовский стал отводить в своем курсе десятки лекций историческому очерку возникновения, развития и падения рабства и крепостного права на Западе и, в частности, торга неграми. Когда русское общество заинтересовалось новыми судами и местным самоуправлением, из его лекций студенты имели возможность познакомиться и с мировым институтом, и с учреждением присяжных, и с земскими порядками, как Англии, так и континентальных государств Европы. Происходивший во Франции спор о централизации и децентрализации, — спор, в котором на одной стороне стояли Тьер[1] и Дюпон-Уайт[2], а на другой — Токвиль и Право-Парадоль[3], излагаем был с кафедры, с целью ввести русских юристов в сферу тех интересов, из-за которых насаждались у нас новые порядки губернского и городского управления. Кто хотел ближе познакомиться с делом, тот получал из рук Каченовского не одни указания книг и брошюр, но нередко и самые сочинения. Под его влиянием я стал интересоваться и ходом развития административного права во Франции со времен, когда Ришелье положены были начала централизации в лице интендантов[4] и до тех, когда Кормен[5] и Вильмену[6] удалось поднять сперва в печати, а затем и в законодательных собраниях вопрос о необходимости ограничить власть префекта — этого нового интенданта, вызванного к жизни Наполеоном I, выборными советами, так называемыми общими советами департаментов.

Каченовский сильно настаивал также на необходимости порвать с традицией административной опеки, сделать возможным судебный контроль за чиновниками, создав у нас подобие того contonteux administratifs {Юридическая администрация, административные суды (франц.).}, тех административных судов, какие стали не столько возникать, сколько возрождаться во Франции с эпохи Реставрации и июльской монархии. Он, разумеется, ничего бы не имел и против того, чтобы правительственные агенты подлежали той же подсудности, что и обыкновенные граждане, как это имеет место в Англии. Но, считаясь с действительностью, с веками созданным всемогуществом дьяков-чиновников, он готов был помириться и с привитием к нам французских порядков административной юстиции. Но так как ни местное самоуправление, ни институт присяжных, ни несменяемость судей, — этот лучший залог их независимости, немыслимы при самоуправстве чиновников, то Каченовский прежде всего стал за систему народного представительства, за существование ограничивающих административный произвол избираемых палат, законодательствующих, голосующих ежегодно государственную роспись и осуществляющих контроль за органами исполнения. Назвать его сторонником парламентаризма в тесном смысле слова я бы не решался, но он стоял одинаково и за солидарность, и за ответственность всех членов кабинета, ответственность судебную столько же, сколько и политическую. При тогдашних условиях он не мог прямо высказывать своих мыслей, а воплощал их в исторические очерки судеб английского парламента, венгерского сейма, представительных палат Франции, Пруссии и Австрии. Занятие им дополнительной кафедры государственного права европейских держав открывал для него возможность такой косвенной проповеди идей конституционализма и публичной свободы граждан.