Живя у Бурачков, я быстро приобрел некоторую популярность. Однажды на наш дом напали ночью вооруженные люди. Они покушались ограбить находившуюся в одной из квартир контору нефтекачки. Случайно проснувшийся сосед-офицер открыл стрельбу; грабители бежали; даже расстрелянный в упор, прямо в лицо, из браунинга и свалившийся, как мешок, со второго этажа разбойник успел уползти и скрыться до рассвета. Во время нападения вызывали по телефону стражу с вокзала; никто не явился. Я написал о случившемся заметку в газету, и на другой день, когда я ехал в город в "кукушке", мне почтительно поклонился контролер. Вызвав меня на площадку, он таинственно прошептал мне на ухо, боязливо оглядываясь кругом.
— Обязательно пропечатайте эту самую даму! Помилуйте, столько народу мучает... Вчера в двенадцатом часу ночи приехали!..
Даму я пропечатал; конечно, без результата; если не считать, что вызвали для внушения по этому поводу редактора. "Кукушка" продолжала ходить по-прежнему; но мне это до ставило известность, настолько громкую, что со мной выразил желание познакомиться сам комендант станции, которому тоже понадобилось кого-то пропечатать.
Комендант, бывший полковник гвардии, пригласил меня вечером попить чайку и в располагающей обстановке, около шумящего, давно мною не виданного самовара, сообщил мне действительно любопытный "материал" о железнодорожном житье-бытье. Черные дела творились на станции "Новороссийск" при генерале Деникине!..
Все сообщенное мне, я, по желанию полковника, записал в свой блокнот, а когда кончил, попросил его подписаться. Как сейчас помню эту оригинальную сцену.
В большой, уютно обставленной комнате, за накрытым Камчаткою скатертью столом, сидела семья коменданта. Жена, бледная петербургская дама с подвязанной щекой, разливала чай. Блестящий никелированный самовар выбрасывал клубы пара. Ярко горело электричество в красивой арматуре. На стенах — ковры, оружие кавказской чеканки.
Усердно дуя на блюдечки, пили чай с молоком два толстощеких кадета. Серебряная сухарница с булочками, чайник под вышитой салфеточкой.
Полковник, с рыжими, закрученными а la Вильгельм усами, долго таращил на меня глаза, покраснел и глухо спросил:
— Это зачем же, подпись, то есть?
Я объяснил, что без его подписи сведения будут голословными и их не напечатают:
— Может возникнуть судебное дело, и меня привлекут за клевету — без вашей подписи.
Комендант совершенно спокойно и уверенно произнес:
— Это я не сделаю.
— Видите, — продолжал он, — я больше не служу; еду в Р. в офицерскую школу. Вы знаете, офицерское жалованье — мизерное, на него невозможно жить. Мне самому приходилось оказывать услуги. Я должен подписаться против себя самого.
По его же собственному рассказу "услуги" состояли в том, что в вагонах вместо снарядов, одежды и продовольствия для добровольческого фронта, везли товары, принадлежащие спекулянтам. Фронт в то самое время голодал и замерзал где-то за Орлом, не получая из глубокого тыла ничего, кроме лубочных картинок "Освага" с изображением Московского Кремля и каких-то витязей. На фронте не хватало даже снарядов. А комендант со своими сотрудниками везли мануфактуру, парфюмерию, шелковые чулки и перчатки, прицепив к такому поезду один какой-нибудь вагон с военным грузом или просто поставив в один из вагонов ящик со шрапнелью, благодаря чему поезд пропускался беспрепятственно как военный. Сам полковник и другие, ему подобные, в это время дрожали от страха при мысли о победе большевиков: кричали по ночам спросонья; но красть и губить тем самым свою последнюю надежду, фронт, продолжали...
Я высказал это коменданту. Он согласился, что выходит как будто несколько чудно. Но интерес его к моей особе исчез. Он разочарованно протянул:
— А я думал, что вы этого негодяя Н. пропечатаете...
Дама с подвязанной щекой сказал с воодушевлением:
— Это такой негодяй, такой!.. Выдали английское обмундирование, он себе три комплекта взял, а Ивану Федоровичу, мужу, два, да плохих, оставил...
Я допил чай и ушел. Комендант проводил меня до двери и, топорща усы приятной улыбочкой, все повторял:
— А быть может, вы того... Без подписи... Главное — матерьялец для вас самый интересный!
И долгое время спустя, он, встречаясь со мной в той же пресловутой "кукушке", приятно топорщил усы и с видом заговорщика спрашивал:
— Не надумали еще? А надо бы его, курицына сына... Да и Других за компанию. Ведь вешать за это мало, как честный офицер говорю.
Свободное копирование
