1922 - 1926. - 49

    Мама была куда определеннее в своих убеждениях, только эти убеждения с трудом можно было бы назвать собственно политическими.

    Вообще говоря, мама имела для меня гораздо большее значение, чем папа. С папой бывало весело. Хорошо бывало забраться с ним на диван и слушать, как он поет забавные песни - про «Комарочка», который погиб от несчастной женитьбы, про то, как «было у тещеньки семеро зятьев», про какие-то непонятные «гречаныки», - но с нами он говорил всегда шутя, и даже его приказы не считались нами обязательными. Иногда было неясно, зачем он от нас что-то требует, иногда его требования казались нам произволом, иногда они делались в сердцах, и не было в таких приказах неизбежности.

    Мама - другое дело. Она была очень молчаливой, мало говорила и с нами, но всегда - серьезно; если требовала чего-нибудь, всегда объясняла, почему это нужно, а если не объясняла, мы все равно знали: если мама говорит, значит, есть достаточные причины, почему надо сделать именно так. Раз сказав, она твердо держалась слова: если скажет, что не будет со мной разговаривать, значит не будет, пока не кончится срок. Если была передо мной неправа - просила прощения. Никогда, даже шутя, не говорила неправды, и даже тени неправды не терпела. Поэтому я ей верил совершенно безоговорочно, и в голову не могло прийти ее не послушаться. Очень редко, - за все мое детство раза четыре, - мама сердилась, и при этом совсем уже не сдерживала себя - но и то сердилась не на нас. Но гораздо страшнее было, что она посмотрит на тебя своими печальными черными глазами - ее нельзя было не послушаться. Слушался во всем я только маму и Мишу: Мишу потому, что он был мне другом, никогда не говорил свысока, и если требовал от меня чего-нибудь неприятного, - я знал, что это нужно, и считал, что, если Миша сможет, он всегда сделает и для меня то, что будет нужно мне. Поэтому я стоял горой за Мишу, и когда папа раздражался на его медлительность, или «разносил» за что-нибудь (а это случалось нередко: Мишу вообще держали строже, чем меня) - я всегда, как тигр, кидался на его защиту; я вообще имел обыкновение бросаться на защиту попранной - как мне виделось - справедливости, - по большей части, когда дело меня совершенно не касалось, - за что и получил прозвище «доктор Львов».