1915 - 1922. - 29

    Через несколько дней мы переехали за город, в Люсакер, - в низкий каменный домик, где наша квартира выходила в сад с темно-красными дорожками, а сад обрывался оврагом, по склонам которого я проложил ахагийскую горную железную дорогу все из того же Тюдора в Туспин, - а за оврагом была глухая серая деревянная ограда угольного склада и пристань с вечно двигавшимся подъемным краном, бревенчатый забор-мол, врезавшийся в воду, песчаный пляжик, старый лодочный сарай, около которого папа с мамой стреляли в цель из охотничьего ружья, - а позади всего этого было большое, окруженное голубыми горами морс, полное яхт, моторных лодок и пароходов.

    С другой стороны нашего дома был очень грязный двор с флигельком, где жил доктор Бакке [Доктор Бакке в 40-х гг учавствовал в сопротивлении и был расстрелян немцами] («доктор Бакке на собаке» - он ездил на мотоцикле), - и грязные сараи и нужники, - а за двором простиралось вдаль шоссе, которое укатывала невиданная мной машина - паровой каток. А за шоссе по насыпи проносились куда-то поезда, на которые мы глазели в окно, взбираясь на скамеечку - «эскабошку».

    Все изменилось. Мне еще казалось первое время, что скоро я вернусь на Каменноостровский, и там опять будет продолжаться та же привычная жизнь - привычные комнаты и вещи, книги, изъеденный червяком черный Шекспир, парта, тополь перед домом, Невка, деревянный Каменноостровский мост, черные мутаки на мягком черном диване в папином кабинете, писание пьес для ахагийских театров - но тот Гарик исчез, а этот был уже не совсем он.

    Хорошо, что я предал этот мир бумаге - и он, ведший тающее призрачное существование в моем мозгу, закрепился, стал опять живым. Может быть, краешком глаза в него заглянет мой сын или мои друзья. Более ли реален этот мир детства, чем Ахагия или слоновий остров Кoука? А я сам - да разве это я - тот тихий, вечно занятый мальчик в комстюмчике-комбинации, погруженный в книги и живущий в воображаемых странах? Я - в очках, сорокалетний, беззубый, издерганный кандидат наук… Но мне и сейчас втайне больно за погибшее счастье Маргарет Смит.