Судьба одной дворянской семьи... - 81

Реакция, задавившая Робеспьера, установила более умеренный порядок. Тюрьмы раскрылись; большая часть заключенных была выпущена на свободу; всем стало легче дышать; всякому казалась, будто он ожил; этот переворот отозвался и на моей судьбе, которая совершенно неожиданно для меня изменилась.

У отца моего была двоюродная сестра, которой было, говорят, более восьмидесяти лет; жила она в деревенской глуши и, благодаря такому уединению, да еще попечению г. Бонвана, ее управляющего, несколько посвященного в тайны революции, — избегла ужасов того времени. Своим спасением она была вполне обязана его стараниям скрыть ее, так сказать, от света; и каковы бы ни были средства, которые он сумел употребить в дело, ему удалось спасти ее. Девица Мелон была предана старому порядку вещей по своему положению, состоянию и по своим привычкам; я могла бы прибавить — и по своим летам. Она не ясно понимала ту эпоху, которую переживала Франция, и каждое ее слово могло бы стоить ей жизни. Она находилась в одном из своих имений, где собиралась построить дом, когда разразились смуты, порожденные революцией. Бонван, хорошо знакомый с необузданным нравом девицы Мелон, тотчас понял всю опасность, какой она могла бы подвергнуться вследствие своего характера; и он употребил все свои усилия, чтоб удержать ее в этом уединенном уголке. Она согласилась выждать здесь возврата порядка; в одном из выстроенных зданий этой предполагаемой усадьбы наскоро была устроена маленькая квартирка; конюшня была превращена в четыре комнаты, если не особенно удобных, то на первое время удовлетворительных, где она поселилась с двумя служанками; остальная прислуга была рассеяна по обширным службам будущей усадьбы.

Пока девица Мелон была занята этим устройством, Революционный Комитет Ньеврского департамента, распоряжаясь своевольно чужой собственностью, нашел удобным занять ее дом в городе Невере, и ей поневоле пришлось остаться в ее имении, называвшемся Омбр. Правда, она часто поговаривала о том, что в один прекрасный день отправится в город и палкой разгонит из своего дома всех этих мошенников; но так как ее слова не переходили далее нашего порога, то этим мошенникам мало было до них дела. Впрочем, г. Бонван, вполне располагавший частью состояния своей госпожи, находил приятным для себя продлить это пользование и ловко успевал отводить жадные взоры республики от этого лакомого куска. Таким образом, девице Мелон жилось если не очень весело, то по крайней мере безопасно и то время, как вокруг нее все страдало или гибло. Не получая ни одной газеты, ровно никого не видя, она совсем не знала тогдашнего мира.

Случилось однажды, что в то время, как она обедала вдвоем с Бонваном, пришли доложить ей, что какой-то крестьянин желает видеть ее немедленно. M-elle Мелон велела тотчас ого впустить. Человек этот по глупости, или от смущения, никак не мог объяснить цели своего посещения. На много кратные просьбы яснее выражаться, он прибодрился и произнес следующие олова: "Вы знаете, что теперь все равны, и я пришел подвергнуть вас реквизиции (во многих департаментах якобинцы принуждали таким образом богатых наследниц выходить ха них замуж. — Прим. автора.). — Как? переспросила девица Мелон, ничего не понимавшая. "Я говорю, что так как мы теперь свободно пользуемся своими правами, то я налагаю на вас реквизицию. — Но что же это значит? возразила та уже с нетерпением. "Это значит, что вы должны выйти за меня замуж". При этих словах старуха встала, взяла палку и принялась колотить этого жениха в новом вкусе; все это было делом одной минуты. Тот робко пятился назад, а она колотила его изо всей мочи, приговаривая: "А! Ты хочешь жениться на мне! Хорошо же, я тебе задам свадьбу!" Растерявшийся крестьянин, поджимая то одну, то другую ногу, все пятился назад. "Гражданка, мне сказали.." — Ах, теперь я гражданка! Подожди же, подожди-ка, вот тебе за гражданку! — Так этот олух и удалился со стыдом, как в басне лисица, которую изловила курица.

M-elle Мелон долго еще не могла успокоиться от гнева, а Бонван, говорят, смеялся себе втихомолку. Странное сватовство это происходило в самый разгар террора и задолго до моего приезда. Так и осталось неясным, был ли этот крестьянин просто тщеславный глупец, или он служил орудием какого-нибудь злого насмешника, — только он не показывался более. Некоторым молодым девушкам благородного происхождения не удалось так счастливо отделаться, как моей тетушке. По слабости, или в надежде спасти своих родных от гибели, иные соглашались на эти позорные браки и все-таки не спасли этим ни своих семейств, ни своего имущества. Что могло быть ужаснее таких унизительных уз! Одна из моих кузин, прелестной наружности, которой было предъявлено подобное требование вступить в брак, отвечала, что она невеста одного солдата республиканца и что должна остаться верной защитнику отечества, который в эту самую минуту, может быть, подвергает свою жизнь опасности и проливает за него кровь. Ее твердость вызвала одобрение и ей предоставили свободу ожидать этого республиканского солдата, который существовал лишь в ее воображении.