Судьба одной дворянской семьи... - 35

Вскоре после этого к нам поместили на постой двух артиллерийских солдат, которые находя помещение удобным, поставили в нашей большой кухне, где они и спали, котел на 15 человек своих товарищей, приходивших обедать вместе с ними. Наши два солдата вначале были очень угрюмы и беспокойны, так как находились среди мятежников; малейшая вещь внушала им подозрение, точно как будто кто намеревался покуситься на их жизнь. Затем, видя, что аристократы оказывались порядочными людьми, они приручились и сделались более общительны; чтобы доказать это на деле, они пригласили к себе на обед нашу горничную Канта и слугу Сен-Жана. Последние отвечали на эту любезность в свою очередь приглашением. Сен-Жан, желая достойным образом поподчивать гостей, принес бутылку отличного вина, которое вперед очень расхваливал; он всем налил полные стаканы. Один из приглашенных, рассчитывая на хорошее вино, быстро выпивает свой стакан и вдруг вскрикивает: "Я отравлен!" Это был самый бойкий из двух солдат. Другой, бывший посмирнее, тщетно старался успокоить товарища. "Меня ведь предупреждали — повторял тот, — что аристократы хотят нас отравить". Между тем Сен-Жан сам пробует этот злосчастный напиток: то был довольно крепкий уксус. Умный малый проглатывает сам большой стакан мнимого яда, рассыпается в извинениях за ошибку и сейчас же приносить настоящую бутылку, которая скоро восстановляет между ними согласие.

Со времени прибытая в дом этих двух солдат, отец мой тщательно укрывался от их взоров, выходя из своей комнаты лишь в те часы, когда их не было дома. Как-то случилось однако, что, несмотря на наш зоркий надзор, отец встретился со старшим из двух солдат, с которым он заговорил просто, как будто ему нечего было опасаться. После этого несколько дней прошло довольно мирно, когда раз вечером, в ту минуту, как наша служанка уходила из тетушкиной комнаты, чтобы лечь спать, — ей послышался легкий стук в дверь; она прислушивается — ее кто-то зовет тихим, но взволнованным голосом. Она отперла дверь — это была служанка нашей соседки. "Поскорее разбудите вашего барина, к вам идут, чтоб его арестовать; нельзя терять ни одной минуты. Внизу кто-то постучался; я выглянула в окошко; их там много; они спросили, не здесь ли он живет; я им указала на другую дверь (в доме, где мы жили, было две двери с одним и тем же номером. — Прим. автора); но вот они уже возвращаются". Отца будят; он вскакивает с постели, бросается вон из комнаты, перебегаете чрез площадку лестницы; дверь г-жи де-Сулинье в одно мгновение захлопнулась за ним; раздаются голоса: "Он бежит, запирают какую-то дверь!" И в самом деле, отца отделяла от них только одна дверь. Они бросаются на Канта, которая вышла к ним на встречу со светильником в руке. "Где он? Здесь сейчас отворяли дверь кто-то ходил!" — Да видь нужно же было ходить, чтоб отпереть дверь; кажется, во втором этажи вы стучали два раза? — "Нам ужасно долго не отпирали; во всяком случае мы его найдем, потому что мы знаем, что он здесь!" Действительно, они шли наверняка. Сен-Жан, человек неосторожный и болтливый, встретился перед этим со своими земляками из Мулена, пришедшими сюда с революционной парижской армией, чтобы вместе с ней опустошить Лион, который тогда называли в наказание за его возмущение Свободной коммуной (Commune affranchie) (Конвент постановил после взятия Лиона разрушить все лучшие здания в нем и вычеркнуть, его название из списка городов Франции. — Прим. переводчика.). Когда его стали раскрашивать про отца, Сен-Жан, у которого по обыкновению чесался язык, тут же все разболтал и сказал, где отец живет. Эта страшная ночь никогда не изгладится из моей памяти. Коротки промежуток времени между словами; "Спасайтесь!" и входом комиссаров не оставил ни минуты на размышление. Я лежала на громадной кровати вместе с тетушкой. Кровать отца стояла на другом конце комнаты; мне следовало бы тотчас броситься на нее; этим мы избежали бы тысячи противоречив, очень опасных для нас. Но ни одна из нас не подумала об этом. Мы наскоро попрятали вещи отца под себя, да и то едва успели. Они уже стояли перед нами. "Где же он? Где он?" восклицают разом несколько нетерпеливых голосов. — Кто? — "Жиро дез-Эшероль". — Он уехал. — "Где его комната?" — Здесь. — "Где он спит?" — На этой кровати. — "Почему его постель измята?" — В его отсутствие на ней спит моя горничная, сказала тетушка; я боюсь оставаться одной. — "Это все очень хорошо сказано, но мы ничему не верим". И, поставив часовых у нашей двери, они продолжали свои поиски в других комнатах.

Они дошли до каморки, где жила наша служанка Канта; ее постель не была измята, но была приготовлена, и одеяло откинуто, как обыкновенно делается перед тем, как ложиться. "Кто здесь помещается?" — Я, отвечала она. — "Зачем эта постель приготовлена сегодня?" Она привела какую то причину, которой они не удовольствовались и возвратились назад, в злобе все повторяя: "мы его найдем". Они оставили нас под надзором часовых, поставленных не только у двери нашей спальни, но и во всех других комнатах нашей квартиры; потом удалились с тем, чтобы продолжать поиски по всему дому. Одному Богу известно состояние души моей, когда мы услышали, что они стучатся к г-же Сулинье; мы не знали в ее квартира ни одного уголка, где можно было бы спрятаться. Нам уже представлялось, что они возвращаются, влача вслед за собой отца. Нами овладела невыразимая тоска, от которой застывала кровь в жилах и самая жизнь как бы приостанавливалась на время. Как бесконечно долго и томительно было это ожидание! Но они возвратились без отца; о Боже! Ты видел нашу благодарность.

Они были вне себя от этой неудачи, и гнев их обрушился на Канта и на жалкого Сен-Жана, который сильно раскаивался в своей болтовне. Комиссары решили, что оба слуги отправятся на ночь в тюрьму. Бедные Канта и Сен-Жан, захватив с собой ночные колпаки, готовы уже были идти, как вдруг комиссары вспомнили о двух солдатах, которых они видели спокойно спящими; они приостановились, чтоб отобрать показания у этих храбрых защитников отечества. Тот, который не видал ни разу моего отца, поклялся честью истого республиканца, что с тех пор, как живет в этом доме, он не видал ни одного мужчины, кроме гражданина Мариньи (т. е. Сен-Жана, которого не осмеливались более так называть). Товарищ его смолчал и подписался под этим показанием. Одно его слово могло погубить нас. "Будьте благодарны этим добрым республиканцам, "сказали комиссары нашим слугам; "можете оставаться здесь до нового распоряжения". С этим они ушли, а наши слуги были в восторге от такого решения.