ГЛАВА VII.  

Отец мой скрывается в городе. — Великодушие г. Герио. — Молодой де-Преси схвачен и расстрелян вместе с графом Клермон-Тонерр. — Обыски в домах. — Бегство отца в Вез.

После того как город был взять, каждый очутился как-то изолированный, словно выделенным из этой массы людей, еще так недавно проникнутых одним духом, когда в течение нескольких месяцев все чувствовали себя членами единой общины, когда все сердца бились любовью к ней и желанием ей служить; когда все интересы сливались в одно, и каждый не колеблясь жертвовал своей жизнью и имуществом, чтобы возвратить своей несчастной родине самые драгоценные блага — мир и благоразумную свободу.

Отец мой, как и все остальные, был предоставлен самому себе во он вместе с другими рассчитывал на никоторую отсрочку; между тем раздававшиеся в наших ушах слова: "Город взят!" навели на всех ужас как бы неожиданной новости; все пали духом, объятые страхом перед близкой опасностью и не имея никаких средства избежать ее. Задуманные прежде планы вдруг показались в эту минуту неудовлетворительными, или невозможными для исполнены:. Отец оставил в гостинице, откуда мы выехали накануне, кое-какие вещи, которые он доверил хозяину, но вспомнил тут же, что между этими вещами находились важные бумага, которые ему необходимо было взять как можно скорее, и так как ему самому нельзя было показываться, а тетушка ходила пешком с большим трудом, то было решено, что за этими бумагами отправлюсь я в сопровождении горничной. Может показаться удивительным, что в такую минуту могли выпустить меня из дому, и я сама объясняю это только важностью этих бумага, которые отец желал сохранить при себе.

Правда, расстояние было очень небольшое, и к тому же надеялись, что я успею вернуться до вступления неприятельского войска в город.

Я поспешила исполнить данное мне поручение и возвратилась благополучие. Но я уже видела по дороге множество народа и на углу одной улицы меня остановила какой-то толстяк, красный как рак, очень веселый и очень пьяный; он схватил меня за локоть с восклицанием: "Боже мой, что за крошечная рука! Как ты худа! Бедная малютка, ты верно очень сильно голодала во время осады; ты верно не получала даже своей порции овса (Picotin d'avoine, очень маленькая мера овса, выдавалась во время осады нa человека. Вместе с этим немного масла для приправы этого овса, или уже сухих плодов... — Примеч. автора.). Что за руки! Я никогда не видывал таких худых рук!" Я находилась в очень неприятном положении. Как ни старалась я выдернуть свою маленькую руку, это мне никак не удавалось — он держал ее крепко. На его возгласы народ столпился вокруг нас, все смеялись; сделавшись вдруг предметом любопытных и насмешливых взоров, я сильно страдала. Наконец, когда мой толстяк поднял свои руки к небу, выражая тем жалость к моей худобе, я воспользовалась этим, чтоб убежать, и думаю, что он не старался удержать меня, предполагая, вероятно, что я шла обедать. А я между тем бежала изо всех сил, издали все еще слыша его восклицания: "Боже мой, какая крошечная ручка!".

Когда я вернулась, арсенал быль уже занят. Сюда прибыло уже несколько пушек. Только что возвратившийся г. Леже обнимал свою жену; в эту минуту Бельшан, секретарь г. Герио, слезал с лошади. Оба они были тотчас призваны на совет, каким образом вывести моего отца из затруднительного положения. Совет Бельшана взял верх. "Нужно — говорил он — пользоваться всеобщим смятением; в настоящую минуту народ входит и выходит из города толпами; воспользуемся этим немедленно; прикрепите этот значок на свою шляпу, садитесь на мою лошадь; я пойду рядом с вами и буду говорить за вас; нас пропустят; я прямо проведу вас в главную квартиру; там вас никто не знает, да вдобавок, кому придет в голову, что неприятель может явиться туда для того, чтоб лучше укрыться? едем; если вы дождетесь, что порядок восстановится, тогда будет уже невозможно вывести вас из города.

Время не терпело. Отец поехал. Как сжалось у нас сердце, когда он удалился! Он ехал с тем, чтобы укрыться среди наших врагов. Мы начинали испытывать особого рода мучительную тревогу, которая с этой минуты преследовала нас постоянно — страх за дорогое нам существо. Пропустят ли его? Не будет ли он узнан? Примут ли его? — Его пропустили, мы получили известие о его прибыли на место; после этого мы немедленно оставили арсенал и переехали на свою первую квартиру, на площади Старой Таможни.

Отважный поступок моего отца конечно подвергал опасности и его самого, и того, к кому он отправился, но раздумывать было некогда. Через несколько дней, сколько именно — не помню, отец снова вернулся к нам. Главную квартиру переносили в город. Не зная, куда даваться, не имя знакомых, отцу не оставалось ничего другого, как вступить в город вместе с офицерами, которые, видя его ежедневно за столом своего начальника, не могли подозревать, чтобы враг дерзнул садиться рядом с ними и таким образом укрываться среди них.