1922 год - 1

1922 год

Ровно четыре года прошло с тех пор, как я покинул Петроград, воскрес из мертвых. Родные давно похоронили меня. Четыре года никаких вестей. Где я? Что со мной? Неизвестно.

А виной этому был наш старый дом угол Лермонтовского и Троицкого проспектов, куда писал письма и не получал ответов.

А почему же он был виноват? Да потому, что все его внутренности в начале 1919 года растащили по балочке, по паркетику и сожгли в буржуйках — основном виде отопительной техники тех лет в Петрограде. Бабушка и мама были не в силах содержать две квартиры и переехали к племяннику Станиславу, работавшему в то время помощником коменданта города, и дом остался без жильцов, т. к. в остальной его части размещались до 1918 года хлебопекарная, булочная, трактир, гостиница. Хозяин дома умер еще в 1916 г. и между наследниками шло судебное разбирательство: кому должен достаться этот заложенный и перезаложенный дом. Спор прекратила Октябрьская революция. В моей памяти этот дом оставил неизгладимый след. Утром просыпался от громкого крика «Бутыл. бан, костей, тряп», а чуть позже со двора доносилось «Точить ножи, ножницы», а потом целый конвейер: булочник с корзиной на голове, призывавший покупать свежие калачи, пирожные, французские булки и тульские пряники. Все всегда было свежим, вкусно пахнувшим. Китаец с бритой головой и от самой ее макушки длиной ниже пояса натуральной косой (которую ребятишки старались дернуть за кончик), металлическим аршином и большим тюком с китайским шелком и чесунчой. Часто появлялась шарманка с маленькой худенькой в лохмотьях девочкой, певшей тоненьким голоском: «Маруся отравилась, в больницу повезли». На шарманке обычно сидел попугай, а иногда обезьянка.

Но самое большое удовольствие доставлял «Петрушка» в своем единоборстве с чертом. Ему больше всего доставалось копеек и пятаков, которые летели из форточек номеров гостиницы, завернутые в бумагу. Иногда двор посещали уличные акробаты. Двор этого дома всегда чем-нибудь привлекал ребят к себе из соседних домов.

Когда в нем появлялся трубочист в своем темно-сером трико, в такой же шапочке с широким поясом на талии, а на поясе веревкой с черным большим шаром и обязательной метелкой, мы скорее убегали домой. Эта боязнь была внушена домашними, т. к. всегда, чуть расшалимся, пугали: «Вот придет трубочист и заберет». Именно в этом дворе я с братом услышали в своей маленькой, еще по летам жизни «Папа приехал, бегите домой».

За эти четыре года моего отсутствия дома, пришлось пережить многое: Украину гетманскую, Украину петлюровскую, Украину советскую, повидать в ней австрийцев, немцев, французов, генерала Дансельма, его зуавов, греков, белогвардейцев и Котовского, освободившего Одессу, кавалерию, гарцевавшую с веселыми лицами всадников и радостно встречавших их жителей Одессы, повидать молдавский рай Голгофы, его основателя «святого Иннокентия», к которому в троицины дни тянулись с разных концов сотни паломников, как из этого рая вывозили после его ликвидации на громадном количестве подвод всякого рода ценности, изъятые в помощь голодающим Поволжья, в чем отказывал «Иннокентий». Внедалеке от этого «рая», видимого невооруженным глазом, мне пришлось почти три года трудиться батраком на показательном хозяйстве, мечтать по наивности о своем, начало которому положит заработанная свинья и несколько пудов хлеба.