В Катковском лицее - 5

При помощи Щербиновского, ставшего через Коровина любимцем Поленова, мне не раз удавалось попадать в оба эти замечательные собрания. А Щербиновский был в настоящей моде, и с ним одно время носились, как с вундеркиндом. Он был вхож во все дома, где культивировалось искусство, и был общим баловнем. Огромного роста, умный, начитанный и остроумный, он был такой же "художник-универсант", как и сам Поленов, тоже окончивший университет. Большинство тогдашних художников было малограмотно, и из москвичей, после Поленова, только пейзажист А.А.Киселев, одна из заметнейших фигур старой художественной Москвы, окончил университет. Пример Щербиновского заставил меня уже в средних классах лицея твердо решиться идти после окончания гимназического курса в университет.

Большую часть своих воскресных и праздничных дней я проводил либо в Третьяковской галерее и этих двух частных собраниях, либо у Щербиновского и у других художников. В утренние часы я ходил в "Общество любителей художеств", где в помещении на углу Малой Дмитровки и проезда Страстного монастыря были организованы воскресные классы рисования. Преподавателями здесь были Владимир Васильевич Попов и Владимир Дмитриевич Сухов. Последний не оказал на меня сколько-нибудь заметного влияния, ограничиваясь только необходимыми корректурами. Впоследствии он был заведующим реставрационной мастерской Музея изобразительных искусств - должность, в которой он и умер в 1933 году. Но первый играл в моей лицейской жизни столь существенную роль и я считал себя столь многим обязанным ему, что не могу не остановиться на нем подробнее.

Попов был преподавателем рисования и черчения в лицее цесаревича Николая, моим вторым после И.М.Шевченко учителем рисования. В первую же неделю моего поступления в лицей он пришел на урок рисования. Маленького роста, с большой окладистой русой бородой, чуть тронутой проседью, и зачесанными назад густыми длинными волосами, с крупным мясистым носом, оседланным во время рисования трясущимся пенсне со шнурком, он сразу произвел на всех нас самое приятное впечатление. Он был добр, никогда не сердился и внимательно относился ко всякому проявлению художественных наклонностей среди учеников. Его любили и не озорничали в классе, как на всех второстепенных уроках, только терпимых в школе. Ко мне он относился с исключительной нежностью и отдавал много своего очень занятого времени.

Перед уроком надо было достать из особой "художественной комнаты" необходимые для урока материалы. Безмолвным согласием всего класса я был выдвинут на роль подручного Владимира Васильевича и оставался в ней во все время пребывания в лицее. Фактически я стал хозяином художественной комнаты, вскоре перерыл весь валявшийся в ней в беспорядке хлам и привел его в порядок. На первых же шагах я сделал ряд утешительных открытий: из разных углов, из-за шкафов, гипсовых бюстов и масок я извлек с десяток холстов, на прекрасных подрамках, квадратных и овальных, с живописью, частью законченной, частью только проложенной. Большей частью это были работы прежних учеников, брошенные или забытые ими, но были и оригиналы, с которых копировали лицеисты, бравшие частные платные уроки у Попова.

В числе этих холстов один особенно остановил мое внимание - отлично проложенный портрет наследника Александра Александровича с бакенбардами и пробритым подбородком. На вопрос, чья эта прекрасная работа, Попов спросил меня, что я нахожу хорошего в этой "нашлепке" - слово, впервые мною услышанное. Я объяснил, что мне нравится "мастеровитость". "Ну, молодец, - сказал он, потрепав меня по плечу, - это последняя работа моего предшественника, только что умершего преподавателя рисования Нерадовского".

Нерадовский был отцом музейного деятеля П.И.Нерадовского, брат которого после смерти отца был принят стипендиатом в лицей и был классом моложе меня.