Проснулся я от взрыва снаружи, как раз у стены, где устроил себе ложе. За первым взрывом последовало еще несколько. Похоже, это были ручные гранаты, а может быть, стреляли из миномета. Одна из гранат или мин разорвалась у самого люка. Подвал наполнился дымом, запершило в горле. Я увидел капитана, приникшего к стереотрубе, замаскированной в стенной амбразуре, и услышал его негромкий голос. Он передавал координаты на наши батареи — вызывал огонь на себя, чтобы не дать гитлеровцам захватить нас. Прошло несколько секунд, послышался вой снарядов. В тот же миг ударила воздушная волна, и раздался страшный грохот. Стены вибрировали, с перекрытия посыпалась штукатурка. Тяжелые снаряды рвались один за другим. Казалось, что вот-вот здание рухнет, и все мы будем погребены под обломками. Однажды уже пришлось испытать что-то похожее — мы попали под залп нашей «катюши». Это был настоящий ад. Разрывы слились в единый грохот, горела земля. Сейчас в этом подвале, хотя и под защитой мощных стен, тоже было не сладко. Когда грохот наверху смолк, капитан подозвал меня взглянуть в стереотрубу. Совсем рядом, вокруг еще дымящейся большой воронки, лежало несколько неподвижных тел в серо-зеленых мундирах и касках. В руках одного зажата граната, другой, подальше от воронки, еще дергался, стараясь уползти.
На залп наших батарей откликнулись батареи противника. Теперь тяжелые снаряды летели уже через нас. Капитан решил не остаться в долгу. Он засекал стреляющие батареи и направлял на них огонь наших орудий. Отсюда, с возвышенности, хорошо были видны результаты. Каждое попадание он сопровождал одобрительным смачным замечанием. Одна за другой замолкали вражеские пушки. А тут еще обнаружилась целая группа замаскированных танков. По ним капитан приказал дать залп всему дивизиону.
Но вот смолкла артиллерийская дуэль и в наступившей тишине подземелья мы вдруг отчетливо услышали слабый голос, взывавший о помощи:
— Хильфе!
Голос доносился из-за разделяющей нас перегородки. Только теперь мы увидели, что в ней образовались сквозные трещины, через которые почему-то пробивался дневной свет. Стали разбирать перегородку, держа наготове оружие. Первое, что увидели сквозь образовавшееся отверстие — было голубое небо и погнутые стальные балки разрушенного перекрытия. Из-под обломков снова послышался призыв о помощи. Общими усилиями разобрали обломки и обнаружили троих гитлеровцев. Двое сверху были мертвы, а третий под ними оказался навредим. Ефрейтор, похоже, был даже рад пленению.
Капитан обратился ко мне:
— Спроси, знали они, что мы находились за стенкой?
— Да, — сразу ответил ефрейтор, — мы догадывались, но считали, что это защитит нас от огня ваших пушек, и решили ничего не предпринимать.
— А что он думает теперь? — Пленный ответил, что трудно поверить в такую ювелирную точность и хотелось бы взглянуть на того, кто управлял огнем русских батарей.
— Он перед тобой! — я указал на капитана.
Пленный ефрейтор заявил, что ему очень лестно иметь дело с таким опытным русским артиллеристом-гауптманом.
— Пусть не свистит, — сказал капитан. — Объясни этому хмырю, что он имеет дело с кованным на все четыре копыта одесским евреем!
Теперь, при дневном свете, я мог хорошо рассмотреть капитана и, честно говоря, был удивлен не меньше ефрейтора: светловолосый, с серо-голубыми глазами, он скорее бы подошел под категорию «истинного арийца» а немецкий ефрейтор явно смахивал на местечкового еврея.
Я с большим трудом перевел слова капитана, особенно в отношение «свиста» и «кованых копыт».
Отослав пленного в тыл, мы продвинулись вперед вместе с пехотой.
Я пробыл на наблюдательном пункте у капитана весь день и только к вечеру вернулся обратно в штаб полка.
Заканчивались кратковременные «каникулы». Надо было возвращаться в штаб армии для продолжения учебы.
Свободное копирование
