По воспитанию бабушка была стопроцентной мещанкой и с детства усвоила две вещи: носить красивое нижнее бельё и уважать традицию русского чаепития. Жизнь послевоенная началась с нуля, но даже простой ситец, полотно и лён в её руках превращались в красивые изделия, которые я и сегодня могла бы носить. Она шила и себе, и нам всё — от пальто до трусиков и нижних рубашек. Правда, крой у неё не был разнообразным: шила она майки-рубашки себе до пола, нам — по колено. А потом начиналась работа по украшению. Она очень хорошо вышивала и крестиком, и гладью, и очень кропотливым «ришелье». Ткань натягивалась на пяльцы, рисовался узор — чаще всего это были веточки. Вдоль рисунка ставились точки, затем места этих точек вырезались и долго и терпеливо обрабатывались иглой. Вышивала Анна Григорьевна и в старинной французской манере Пети Пуэнт точечной вышивкой, требующей чувства цвета и формы. Лет десяь назад на аукционе в Мюнхене я купила замечательную картину Пети Пуэнт 1903 года в подарок внучке. Выглядит эта вышивка совершенно замечательно. Кое-чему бабушка научила маму, а я у неё научилась вышивать «рококо». Всё детство мои дочки, а теперь и моя внучка носили вещи, вышитые мной.
Но заниматься рукоделием бабушка с мамой могли только долгими зимними вечерами. Я была счастлива, что в эти часы они напрочь забывали об экономии керосина в лампе, а значит, я могла читать...
Культура русского чаепития у бабушки-мещанки тоже была заложена с детства. Это был для неё еженедельный праздник: отдых, полное расслабление, уход от всех забот — словом, законно заработанный выходной по пятницам.
В палисаднике был вбит в землю стол, а по краям — две скамейки. Бабушка наливала воду в тульский пузатый самовар, разукрашенный по всей поверхности вдавленными в него орденами и медалями завода-изготовителя. Заранее были заготовлены щепки и шишки, а также старый сапог для раздувания огня. Потом бабушка шла в дом накрывать стол для чая. Когда мы были совсем бедными и голодными, чай после бани по пятницам пили с солью. Чтобы она как можно дольше оставалась во рту, её нужно было заложить за щеку высоко. Соль на время утоляла голод. Вторым и постоянным спасением от голода был жмых — спрессованная шелуха от подсолнечных семечек. По виду он был похож на уголь антрацит. Отщипнуть или откусить от него было невозможно, поэтому его часами мусолили во рту: и дома, и в школе, и во время игр, и даже в постели перед сном.
И вдруг в магазинах появился необычный продукт, отдалённо похожий на жидкий мёд — патока. Это теперь я знаю, что патока — натуральный продукт, продукт неполного кислотного или ферментативного гидролиза крахмала. Знаю, что и сейчас патока применяется в кондитерской и хлебобулочной промышленности, а также при производстве пива и т.д. Моему организму этот продукт не очень подходил, так как я чувствовала его запах и вкус. Но патока была сладкой, и это меняло дело.
По мере повышения нашего благосостояния «разнообразился» и наш пятничный стол. После патоки у нас в доме появился кусковой сахар, который мы называли колотым. Бабушка, держа в левой руке кусок сахара, а в правой тыльной стороной большой нож, очень ловко разбивала его на кусочки. Мы только следили, чтобы делёжка была по-честному и всем досталось поровну.
Невозможно забыть и первые появившиеся после войны конфеты. Шоколада мы ещё не знали, а карамель была дешёвой и продавалась на развес. Мы эти конфеты называли «подушечки». Они и правда по форме напоминали подушки, а чаще всего они были так склеены, что продавались кусками, но менее сладкими от этого они не становились.
Вкуснее и обильнее наш стол становился к осени, когда уже было сварено варенье нового урожая и бабушка приносила из чулана прошлогоднее, хотя и засахаренное, но для меня вожделенное.
Прибавьте ещё и появившиеся сушки, баранки, бублики и даже французские булки. Уходить от такого стола совсем уж не хотелось, но приходилось соблюдать обязательный ритуал: сначала всей гурьбой шли в баню, куда я ходила неохотно из-за моих длинных волос, которые очень трудно было промыть в банной шайке. А бабушка шутила:
«Дети, — говорила она, — мы идём на легкую работу. Единственное, что легко делать в жизни — это писать в бане. Всё остальное требует труда. Старайтесь!».
Мы долго мылись, долго парились, но думали только о том, как бы поскорее вернуться домой, где нас ждёт царское угощение. Дома, поставив самовар на стол, главная наша хозяйка и распорядительница снимала с себя все кофты, оставаясь в майке-рубашке и в длинной юбке, набрасывала на плечи полотенце и усаживалась на несколько часов за трапезу. А нас учила за столом не спешить, уметь растягивать удовольствие и не есть жадно.
Настоящего чёрного чая и кофе мы ещё не покупали, это была непозволительная роскошь для нашего бюджета, а пользовались бабушкиными заготовками. У нас был «лесной» чай, «полевой» и «садовый». И этих чаёв бабушка за вечер выпивала по шесть-восемь стаканов. Это было зрелище! Столько лет прошло, а те мои детские и подростковые воспоминания и ощущения сохранились до сих пор. Приезжая домой, я всегда первым делом пыталась представить себе тот счастливый стол чаепития. Давно нет и бабушки, и мамы, как нет их дома и сада. Всё в прошлом, всё поросло бурьяном...
Свободное копирование
