Историю семьи Поверенных я знаю очень плохо. Напишу только то, что знаю точно. Их история — это история петербургских евреев. С петровских времён они служили при государевых судах, а со времён Плеве стали присяжными поверенными. Уже была определена черта оседлости, а с начала ХХ века начались еврейские погромы. Статус моих предков позволял им остаться в Петербурге, но они предпочли, я думаю, на какое-то время покинуть столицу. Выбрали Смоленск не случайно: этот древний город посередине между Москвой и Петербургом был давно облюбован евреями, как и ближайший Витебск. Местечковый городок Рудня был серединой между Смоленском и Витебском, поэтому родители моего деда Лейбы Поверенного и выбрали этот городок.
В Петербурге у них было своё «местечковое» общение то ли с дальними родственниками, то ли с друзьями, но переехали они гуртом — Поверенные, Скобло и Черноброды. Примерно в то же время приезжает в Рудню из местечкового селения Ляды Сафоновского района Смоленской губернии (по последней переписи населения там проживали всего сорок четыре человека!) большое семейство Золотовицких. Городок маленький, все быстро знакомятся.
Почти рядом с Рудней, всего в 10–15 километрах расположены знаменитые и известные каждому еврею Любавичи, где родился известный в истории еврейства любавический ребе (так в среде ашкеназских евреев называли раввина) Менахем Иосиф-Ицхок Шнеерсон.
В этих Любавичах ждут женихов две прелестные сестрички Полячкины, рожденные одна в 1892 году, а другая в 1895-м. Лейба, мой будущий дедушка, знакомится и сразу влюбляется в Сошу, в мою будущую бабушку, а Нохем-Юде-Есилевич Золотовицкий (по-советски просто Наум) — в Геню, которая в мои студенческие годы станет мне второй бабушкой.
Отец Лейбы уже официально не служил. На жизнь он заработал в Петербурге, а в Рудне занимался частной практикой, давая советы и юридические консультации. Лейба, как и отец, работал сначала в юридической конторе по всей губернии, а после революции служил в конторе «Заготзерно» управляющим.
Судя по фотографии тех лет, чудом сохранившейся у Золотовицких, мой дед ездил отдыхать в Сочи. А одет он был по партийной моде тех лет: на фото он запечатлён под пальмой в белой рубахе, белых штанах и белой кепке — всё лён и чесуча.
Уже будучи взрослой, я прочитаю и многое узнаю, например, о том, как люди из близкого окружения Сталина под партийными робами носили великолепное французское бельё и шёлковые кальсоны высочайшего качества, а дома переодевались в роскошные халаты.
Бабушка Соша, конечно же, никогда не работала, что вызывало ненависть у моей русской бабушки по маминой линии — мещанки Анны Григорьевны Суржиковой.
Уже повзрослев, я спрашивала бабушку Аню:
«За что ты так не любила бабушку Сошу?»
Ответ был простой:
«А за что её было любить, если она ни одного дня в жизни не работала, а только в шелках и духах ходила?»
Так я уже в детстве поняла, что такое зависть и антисемитизм.
Сестру моей еврейской бабушки Соши звали Геня. Она, может, в шелках и не ходила, выйдя замуж за Нохем-Юде-Есилевич Золотовицкого, который и после женитьбы оставался кустарём по выделке кожи, но жила в достатке.
Мои предки — дед Лейба и бабушка Соша — родили двух сыновей: моего отца Ерохмиля, или Милю, как звали его дома, и моего дядюшку Сенечку (или по-домашнему Мому). Его настоящее еврейское имя я, к сожалению, не помню. С согласия отца уже будучи старшеклассником он изменил еврейское имя и отчество на русское и стал называться Семёном Львовичем. Мой же отец так и остался Ерохмилем Лейбовичем. Их любимая младшая дочь Дорочка родилась за 12 лет до начала войны. Жизнь её оказалась очень короткой.
Свободное копирование
