От Астрахани до Тарху - 2

 В мире всему есть конец: и прощанья имели ту же жалкую участь! "Астрабад" выкинул огромный столб дыма, колеса забороздили по гладкой поверхности Волги, испуганные лодки бесчисленными радиусами кинулись в разные стороны, и вот около полудня 23 июля 1842 года я отплыл в Тарху.

 Это было уже давно, но до сих пор я помню тоскливый взор, брошенный мною назад: меня никто не провожал, обо мне никто не жалел!... Печален такой отъезд!

 Мне представлялось два способа пробраться из Астрахани в Тарху: или сухопутьем через Кизляр, или водой прямо в Тарху. Я предпочел последний путь по множеству причин, а более потому, что до самого Тарху я мог плыть на пароходе скоро, спокойно, безопасно и без расходов, благодаря благосклонности астраханского начальства, а спокойствие, безопасность и экономия в путешествии чрезвычайно важные вещи. Притом же сухопутная дорога через Кизляр не представляет ничего занимательного, кроме исследований о кизлярской водке и об армянских нравах, которые, для блага человечества, должны бы оставаться в глубокой неизвестности.

 Пароход "Астрабад", а вместе с ним и ваш покорный путешественник, в настоящую минуту находится под командою Никонова; машина на пароходе только в 40 сил, и, благодаря противному ветру и буксируемым судам, мы подвигаемся вперед довольно медленно. Впрочем, ни один пассажир не жалуется на эту медленность: на пароходе собралось многочисленное общество, и время летит приятно. Буфет "Астрабада" снабжен роскошно, и щедрое гостеприимство офицеров парохода, не допускающих ни одного пассажира до существенных издержек, неусыпно смотрит за удовлетворением прихотей всех и каждого. В кают-компании кипит живая беседа и самовар, льется портер и каламбуры, возникают споры и хлопают пробки: жизнь моряка представлялась мне на первый раз светлой стороной своей; после ознакомился я, к крайнему моему сожалению, и с оборотною стороной медали. Лучше бы незнаться и довольствоваться одной поэзией мореходства!

 Разумеется, в качестве путешественника, я не упустил случая потолковать с моряками о Волге, вниз по которой спускался теперь "Астрабад" к Каспию, и все были согласны, что эта славная река, величаемая "матерью русских рек", в настоящее время начинает терять свою долголетнюю знаменитость: с каждым годом фарватер ее мельчает от причин, доселе мало известных, так что старожилы, на глазах которых совершается превращение, предсказывают ей печальную будущность. Этот неприятный факт неподвержен сомнению, и воды Волги уменьшаются даже в верхних пределах ее течения; из наносного песку во многих местах образуются острова. Может быть это изменение подлежит какому-нибудь закону, и по истечении известного термина Волга, главная артерия нашей промышленности, опять явится в былом раздолье, а может быть этот закон и таков, что судоходство в больших размерах по матушке-Волге прекратится. Как бы то ни было, исполнение зловещего предсказания подвержено сильному сомнению: довольно вспомнить жалобы Олеария на мелководье Волги. Знаменитый путешественник показывает около многих островов не более 5 футов глубины; в настоящее же время фарватер. Волги от Астрахани до взморья, на расстоянии слишком 80 верст, имеет в пяти местах обширные отмели, из которых самая мелкая глубиной до 4 1/2 футов. Из этого сравнения видно, что фарватер Воли и, со времен Олеария, если не прибавился в глубину, то по крайней мере не уменьшился. Таким образом дело об оскудении Волги мы сдаем в архив сомнений.