Из прошлого и настоящего - 13

 Раз Пекарский со своим обыкновенным таинственным видом говорит мне вполголоса, что познакомился с Н. Г. Чернышевским. Пекарский говорил мне о нем, пожалуй, с большим одушевлением, чем он обыкновенно говорил о профессоре Мейере. От Пекарского я узнал, что Чернышевский учительствует в каком-то корпусе[1], что он приехал из Саратова и отличается редким умом и познаниями. Несколько времени спустя Пекарский приглашает меня к себе и объявляет с сияющим лицом, что у него будет Чернышевский. Я пришел после восьми часов; совсем не помню, кто был еще у Пекарского, но было немного: человек пять-шесть. Пекарский жил очень скромно, в комнате от хозяев: несколько стульев, неизбежный в то время в каждой холостой квартире "турецкий" диван, превращавшийся на ночь в постель, — вот, кажется, и вся меблировка. Как теперь вижу Чернышевского, скромно сидящего в правом углу "турецкого" дивана. Разговоров почти никаких не выходило; Чернышевский молчал или говорил отрывисто, — было видно, что он чувствовал себя неловко; мы тоже помалчивали. Пекарский волновался, старался оживить беседу, но ничего не выходило. Немного погодя Чернышевский ушел, а вслед за ним и мы, приглашенные. Вечер не удался. Чернышевского притянул тоже Петербург, как и Добролюбова и Писарева, а после Крымской войны магнитность Петербурга и еще усилилась.

 Началась Крымская война. Поражения следовали за поражениями в политике и на поле битвы.[2] Люди новой формации понимали необходимость перемен, и в русском воздухе дышалось тогда трудно; каждый чувствовал себя точно под плитою. И, несмотря на это (может быть, именно поэтому), все, что было помоложе и посвежее, читало запрещенные французские и немецкие книжки, и идеи, как птицы, не хотели признавать политических границ и перелетали к нам контрабандою. В Петербурге книжной контрабанды было много[3].

 Наконец оказалось, что защищать Севастополь больше нельзя[4]: нет ни денег, ни людей. Император Николай умер. Со вступлением на престол Александра II точно небо открылось над нами, куда-то потянуло вверх, в ширь...

 Наступили шестидесятые годы.