Из прошлого и настоящего - 7

 Мои первые воспоминания — чисто литературные: Комаров, Сорокин, стихи, которые они нам читали, книжки и журналы, которые неизвестно откуда к нам приходили. Из этого времени у меня сохранилось в памяти много стихов и эпиграмм (эпиграммы мне особенно нравились); приведу одну, читанную нам Комаровым. Была ли она напечатана или нет — не знаю, но в печати я ее нигде не встречал.

 В России трое есть певцов:

 Шихматов, Шаховской, Шишков,

 Ума есть трое супостатов:

 Князь Шаховской, Шишков, Шихматов,

 Но кто глупей из тройки злой —

 Шишков, Шихматов, Шаховской?[1]

 Вообще Комаров и Сорокин были для нас источником света, нитью, связывавшей с внешним миром и его интересами, раздвигавшими каменные стены наших классных комнат и выгонявшими из них учебную духоту. Как люди литературные, Комаров и Сорокин вносили к нам и интерес литературный. Я как теперь помню, с каким волнением Комаров рассказывал о дуэли и смерти Пушкина (урок был как раз утром, в день похорон) и мы, оглядываясь, смотрели в окна на Петербург, точно чувствуя себя живыми участниками этого события и похоронной процессии, которая в тот момент совершалась[2]. И мне думается, что грамматика, которой нас учили Комаров и Сорокин (я от них не запомнил ни одного грамматического правила), была именно той настоящей наукой, которой следует учить детей тогдашнего моего возраста (мне было девять-десять лет). Конечно, только поэтому я и запомнил на всю жизнь Комаров ва и Сорокина и точно вижу их теперь перед собою. Комаров был франтоватый, черноволосый, красивый мужчина выше среднего роста, обыкновенно носивший пестрые галстухи, а Сорокин — небольшой блондин, несколько беспорядочный в своем костюме и, сколько мне казалось, не всегда трезвый (Комаров и Сорокин были друзьями). В то же время во мне не сохранилось ни малейшего воспоминания о других учителях, которые, без сомнения, гораздо добросовестнее относились к своему делу.

 Есть у меня еще такое, но совершенно безличное воспоминание: черная доска, у доски я, на доске написано a+ b =, и я пишу: ab. В классном журнале против моей фамилии появляется ноль. Опять большая черная доска, опять у доски я, но на доске написано уже a — b =, а я пишу снова: ab. В журнале опять ноль. За леность меня высекли. Но, должно быть, инспектор, который нас сек gо субботам, понял, почему a + bи a— b; у меня всегда равны ab, и во втором классе я был оставлен на лишний год за "малолетство". Неужели добросовестность учителя алгебры была для нас полезнее, чем недобросовестность Комарова и Сорокина?