Отступление о взбесившейся форме
Но что страннее, что непонятнее всего, это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно... нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых... но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это...
Н. В. Гоголь. Нос
Мы расходились, подавленные произволом грубой силы, ощущением бесправия, цинизмом судебного спектакля. Только что мы были участниками фантастического действа, в котором принималась в расчет одна только форма. Да, судебное заседание развивалось по всем правилам: на возвышении, на стульях с высокими спинками, где вырезан в дереве герб Советского Союза, восседали народный судья, законно избранный — тайным голосованием, и двое народных заседателей, законно назначенных общественными организациями. Все шло как полагается: допрос подсудимого, выступления свидетелей защиты и свидетелей обвинения, речь общественного обвинителя и речь адвоката, совещание судей в специальной совещательной комнате, торжественное оглашение приговора — «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики...», даже аплодисменты публики после приговора и увод обвиняемого конвоирами.
Все шло по плану, но немного наспех...
Содержания как бы не существовало, во всяком случае оно не имело значения. Судья в существе дела ничего не понимала. Заседатели, призванные разобраться в специфике литературной профессии, слыхом о ней не слыхали. Свидетели обвинения ни о чем не свидетельствовали, потому что не знали ни обвиняемого, ни его сочинений. Прокурор строил свою речь на поддельной справке, чужих стихах и неизвестно откуда добытых дневниках и письмах. Судьи, конечно, совещались, но и это было пустой формой, поскольку приговор был продиктован заранее и здесь, в зале суда, только оглашался. Установленную форму можно наполнить любым и в сущности каким угодно содержанием — никто на это внимания не обратит. Привычка к авторитету государственной формы настолько велика, что она уже сама по себе становится содержанием.
В свое время Михаил Кольцов написал фельетон о том, как некий провинциальный партийный вождь целый день кричал демонстрантам, проходившим мимо трибуны, один и тот же революционный лозунг:
— Смерть врагам капитала! Ура!
И тысячные толпы, проходя мимо трибуны, с энтузиазмом подхватывали: «Уррра!» Никто и внимания не обратил на содержание лозунга: «Смерть врагам капитала». Гипноз формы неотразим: трибуна, общее «ура», знакомые слова «смерть», «враги», «капитал».
Не на этом ли законе опустошенной формы строятся многие романы, стихотворения, пьесы, кинофильмы? Все есть — завязка и развязка, положительные и отрицательные персонажи, размер, рифмы, все — кроме смысла.
Ты знаешь, дорогая?
Каждый вечер,
Пока еще не выпала роса,
Мне солнце опускается на плечи
И в путь зовет —
За дальние леса.
Я знаю, что за дальними лесами,
За синими морями, далеко
Есть женщины с нездешними глазами,
Но мне с тобою рядом быть легко.
Что из того, что за морями где-то
Есть в райских кущах чудо-города,
В них много блеска и чужого света,
И я туда не рвался никогда.
Моя душа — в душе березы белой,
Ее заморским солнцем не согреть.
И память, что Россией заболела,
Не вытравить из сердца, не стереть...
Кажется, какое отношение имеет это стихотворение Владимира Фирсова, сочиненное в 1965 году, к судебному процессу, о котором я рассказал? Косвенное, но имеет. Это тоже — имитация, тоже опустошенная форма. Муляж, лишенный содержания. Есть тут все внешние атрибуты «поэзии»: роса, солнце, дальние леса, женщины с нездешними глазами, райские кущи, белая береза, душа, сердце, Россия. Есть рифмы. Есть пятистопный ямб. Есть метафоры, отзвуки фольклора, цитаты из Гумилева и Блока... Есть все, и все это манекен. Опустошенная форма.
Сколько я видел книг, состоящих из переплета, завернутого в блестящую суперобложку, и страниц, покрытых типографскими знаками! Сколько памятников, изображающих некую величаво-демократическую фигуру в шинели до пят! Сколько газет, представляющих собой большие листы бумаги с броскими заголовками и подделкой под информацию! Сколько я слышал докладов, состоящих из высокой трибуны, микрофонов, монотонного голоса и недоступных для восприятия, обессмысленных многократным повторением готовых фраз...
Мираж.
Свободное копирование
