Суббота была наиболее интересным днем недели. Смотритель обыкновенно в этот день отправлялся с "рапортом" к губернатору. И, впредь до его возвращения, все откладывалось до очень позднего часа.
Сначала Завадский, а потом заместитель его, игравший роль какого-то Зевеса, появлялись ранним утром в субботу во дворе разодетыми в пух и прах: новый мундир, сабля на мишурной серебряной ленте, блестящее кепи с белой каемкой, белые перчатки составляли костюм смотрителей; они в эти дни особенно громко постукивали шпорами, закладывали руки за спину и гордо осматривали свое владение с точки зрения чистоты и внешней опрятности, на которую преимущественно налегали все чины административной и хозяйственной иерархии, посещавшие тюрьму. Субботний день очень часто был днем посещения сильных мира сего, наводивших панику на всю обитель.
В такие моменты Наум, также разодетый, смиренно шествовал позади парадного смотрителя с опущенною, непокрытою головою, проницательным взором окидывая все места, откуда возможны были неприятные выходки со стороны заключенных, сидевших в это время на запоре.
Нередко в эти торжественные минуты раздавались вдруг возгласы:
-- Ваше благородие!
-- Что тебе?
-- Позвольте, ваше...
Но арестант обыкновенно не успевал оканчивать фразу.
-- Вот я тебе позволю!-- отвечал грозно смотритель, грозя пальцем, обтянутым замшей.
Но были и такие арестанты, преимущественно доносчики и работавшие даром на начальство, а также личные друзья Наума, с которыми смотрителя, а особенно Завадский, были ласковы и, не платя за труд, удостаивали ответами и даже советами.
Здесь, кстати, скажем несколько подробнее о смотрителях. Первый, Завадский, был жаден до-нельзя к деньгам. За всю свою службу он ни одному арестанту не отдал ни копейки из заработанных денег, уже не говоря о том, что и собственные деньги арестантов, отобранные у них в конторе при поступлении в тюрьму, не возвращались им ни в тюрьме, ни при выходе из нее. Жил он скупо,-- плохо ел, не пил, не курил и не играл в карты. Страшный хвастун, Завадский постоянно лгал о своих каких-то чинах и заслугах, хотя был сначала писцом, потом смотрителем в одном тюремном замке, где, усмиряя бунт, в момент вспышки, велел, как рассказывал, стрелять в арестантов, результатом чего было: смерть одного, несколько поранений и, по его словам, повышение. Он постоянно хвастал этим поступком, доказывая неограниченную власть смотрителя над арестантами. Потом излюбленною его темою были скабрезные похождения с женским полом, сальные анекдоты и проч. Арестанты не долюбливали Завадского; но им пришлость вспоминать о нем, когда его сменил другой.
Последний начал систематическое извлечение всевозможных выгод из подведомственного ему замка: он перестал выдавать керосин, урезал продукты, уменьшил количество бань до одного раза в месяц, не отдавал денег и вошел в полнейшее соглашение с Наумом, который при новом смотрителе начал на чем свет стоит ругать старого. Новый смотритель перестал совершенно разговаривать с арестантами и за каждый проступок, за всякое слово орал громовым басом:
-- В карцер его, каналью!
Арестанты боялись взгляда нового смотрителя и разбегались при одном его появлении.
Однажды полицеймейстер, почти ежедневно посещавший тюрьму, явился внезапно в неназначенный час. Арестанты не были заперты и со всех сторон окружили начальника города, излагая свои просьбы. Смотритель скрежетал зубами, сжимал кулаки, махал головою, но ничего не мог поделать. Тактика запирать арестантов при посещении начальства, в видах охранения собственной персоны, была случайно нарушена, и хотя арестанты даже не жаловались на своего мучителя, а только спрашивали "по своим делам", но все говорившие с полицеймейстером были засажены в карцер, а надзиратели выруганы самыми последними словами.
При этом же смотрителе произошел и бунт. Нужно заметить, что насколько Завадский часто посещал тюрьму, настолько его заместитель только иногда "заглядывал", как говорится, в нее. Но зато сам Юпитер не был так грозен, как этот тюремный божок; он метал из глаз молнии, абсолютно не обращал внимания ни на чьи слова и направо и налево решительно за все сыпал: "в карцер его!"
Вообще этот смотритель очень многим отличался от первого, даже в обыденной жизни. Насколько первый был Плюшкин, настолько последний отличался широкою натурою и на тюремные доходы играл в карты, кутил и тратился на женщин. Наум приобрел при нем страшные полномочия и возвысил своих друзей, так как сам Юпитер считал слишком низким вникать в тюремные дела.
Арестантский староста, которого избирали сами же арестанты и могли по закону сменить во всякое время, начал положительно обирать своих товарищей, не обращая внимания на протесты. Поэтому, когда смотритель запретил избирать нового старосту, поднялся бунт, зачинщиками которого явились Петров да Иванов.
Оба они сидели за очень ловкую кражу часов и драгоценных вещей на несколько тысяч у известного богатого часового мастера; оба были не только грамотные, но и начитанные.
Агитацию они повели чрезвычайно умно, наглядно, посредством фактов доказывая всю подлость старосты и его мошеннические проделки. С каждым днем они приобретали все большую и большую партию, которая разбивалась на кружки и ораторствовала то громко, то конспиративно.
Небольшая партия старосты и Наума искоса поглядовала на эти тайные сообщества, сделав несколько доносов, но начальство молчало, ожидая поступков.
Свободное копирование
