Как были взяты "языки" - 2

Зима 1943 года на Северо-Западном фронте стояла на редкость слякотная. Талый снег, перемешанный с водой и грязью, сделал и без того плохие дороги почти совсем непроходимыми.
В окопах и землянках было полно воды.
А весной мы буквально тонули в грязи и хорошо поняли, что такое война в лесисто-болотистой местности. Убеждён, что никто лучше Александра Твардовского не смог описать местность, на которой мы тогда воевали. Помните?
«Речь идёт о том болоте,
Где война стелила путь,
 Где вода была пехоте
 По колено, грязь - по грудь».
В общем, хлебнули мы тогда «шилом патоки». И всё же главная трудность была не в этом.
Главная трудность заключалась в том, что наш 14 -й гвардейский стрелковый корпус в течение нескольких месяцев держал двумя дивизиями оборону на фронте в 105 километров!! Такой участок был бы вполне достаточен для целой армии, а мы его держали всего двумя дивизиями. Если об этом сейчас рассказать какому-нибудь офицеру и если он обладает оперативным мышлением немного большим, чем командир взвода, то он только скептически усмехнётся и посоветует врать поаккуратней.
А ведь в действительности это было именно так. Один корпус двумя дивизиями оборонял 105 километров фронта! Тем, кто в этом сомневается, рекомендую прочесть записи в журнале боевых действий 14 гв. с. к. (хранится в архиве МО СССР в г. Подольске) или официально изданную историю Северо-Западного фронта.
Непрерывной линии окопов на нашем участке фронта не было, да и быть не могло. Даже если бы такие окопы и отрыли, то использовать их по прямому назначению все равно было бы невозможно, т. к. в самый короткий срок эти окопы превратились бы просто в канавы, заполненные водой. Да и людей у нас было явно недостаточно, чтобы заполнить окопы такой протяжённости. Поэтому фронт наш представлял собой систему отдельных опорных узлов обороны, находящихся один от другого на значительном удалении. В ночное время между этими узлами обороны выставлялось дополнительно сторожевое охранение. Однако и при такой системе обороны пехоты всё равно не хватало. Поэтому линию обороны занимали не только стрелковые полки, но и части личного состава артиллерии и специальных батальонов: сапёрных, связи и т. д.
Естественно, что такая линия обороны требовала систематического непрерывного контроля её состояния. Поэтому почти всем офицерам штаба корпуса в дополнение к их функциональным обязанностям были выделены для контроля отдельные участки обороны.
Мне достался участок, который обороняла сапёрная рота под командованием гвардии капитана Шапиро, из 65 - го отдельного гвардейского сапёрного батальона. Наблюдательный пункт командира роты находился на окраине деревни Большая Вешнянка. С противоположной окраины деревни начиналась нейтральная полоса. Рядом с НП находилась изба, в которой можно было обсушиться, приготовить пищу и отдохнуть.
Случай, о котором я хочу рассказать, произошёл во второй половине апреля 1943 года.
Мы с гвардии капитаном Шапиро всю ночь проверяли несение службы сторожевым охранением и только утром вернулись на НП. Конечно, промокли, перемазались в грязи и, естественно, что нам хотелось первым делом обсушиться, перекусить, а затем отдохнуть. Гвардии капитан Шапиро послал одного из своих сапёров в лес за сухим валежником. Мы вошли в избу и стали ждать, когда солдат принесёт сухое топливо, чтобы развести огонь и обсушиться.
Так прошло минут двадцать - двадцать пять.
Вдруг неожиданно в избу вошел паренёк, ушедший в лес за валежником, ведя за руку здоровенного немецкого солдата. Сапёр был без оружия, а у немца были автомат, пистолет и кинжал. Сапёр был маленький, прямо скажем щупленький, а немец смело мог служить в Германии образцом арийской породы. Высокий, широкоплечий, рыжеватый, с коротко остриженным затылком и усиками «а ля фюрер».
Войдя в избу, он вытянулся по стойке «смирно» и уставился на нас какими-то бессмысленными глазами.
Сапёр смущённо посмотрел на Шапиро и сказал извиняющимся тоном:
- Извините, товарищ гвардии капитан, дровишек я не успел набрать, но Вы не сердитесь, я мигом. - С этими словами он выскочил из избы.
Как только мы пришли в себя от удивления, то первым делом отобрали у немца оружие и солдатскую книжку, а затем сняли с него ремень и отпороли все пуговицы на штанах, на подштанниках, на мундире и на рубашке. Это мы сделали из профилактических соображений: мужик он был здоровенный, и вздумай он пустить в ход кулаки - нам даже вдвоём справиться с ним было бы весьма трудно. Ну а с опущенными штанами, понятное дело, много не разгуляешься.
Покончив с этой профилактической операцией, Шапиро вызвал солдата с автоматом, который стоял у двери, не спуская глаз с немца. Немец, подхватив руками спадающие штаны, некоторое время продолжал бессмысленно таращить глаза, но постепенно в них появилось осмысленное выражение. Одновременно с появлением в глазах человеческого выражения, лицо его стало покрываться красными пятнами.
Вдруг он ещё больше вытянулся, щёлкнул каблуками и, обращаясь ко мне, что-то взволнованно и быстро заговорил.
Гвардии капитан Шапиро знал немецкий довольно прилично, я тоже кое-что понимал и мог кое-как говорить. В общем, наше суммарное знание немецкого языка помогло нам понять речь немца.
Суть его речи сводилась к следующему. Он военный в третьем поколении. Он дворянин, в чём мы можем убедиться, заглянув в его солдатскую книжку, там перед его фамилией стоит приставка «фон». Он офицер, правда, разжалованный. Стоять перед офицерами противника, особенно в присутствии нижнего чина, поддерживая руками штаны, несовместимо с честью и достоинством дворянина и офицера, и это его глубоко оскорбляет. Поэтому он настоятельно просит вернуть ему ремень, он подпояшется, штаны не будут сваливаться, и это поможет ему стойко вынести обрушившийся на него удар судьбы.
Выслушав этот вопль арийской души, я попросил гвардии капитана Шапиро, значительно лучше меня говорившего по-немецки, сказать этому дворянину, что лично я этот вопрос решить не могу, но обязательно передам своему командованию его просьбу. Как человек военный, он, наверное, понимает, что у командования много вопросов оперативно-тактического характера, требующих немедленного решения, не менее важных, чем вопрос о его ремне и штанах, Но я уверен, что его просьба будет внимательно рассмотрена и не позднее, чем через две-три недели он получит ответ. Немного подумав, я попросил также сказать этому гордому арийцу, что, когда у него устанут руки, то я разрешу ему сесть. В сидячем положении штаны не свалятся.
От себя Шапиро добавил, что он вообще не понимает, почему господин бывший офицер придаёт такое большое значение отсутствию ремня и пуговиц на штанах. В некоторых случаях это даже удобно, не придётся тратить время на снятие ремня и расстёгивание пуговиц .
Немец нас почтительно выслушал, но, как мне показалось, остался при своём мнении.
Покончив с этим животрепещущим вопросом, я позвонил в штаб корпуса и доложил о захвате пленного. Одновременно я попросил прислать к нам офицера разведотдела и переводчика, чтобы первый допрос произвести здесь, на месте. Уж очень мне и гвардии капитану Шапиро хотелось узнать подробности об этом удивительном пленном и о стоящем перед нашим участком противнике, а с нашими скромными знаниями немецкого языка сами этого сделать мы не могли.
Учитывая необычность случая, командование уважило нашу просьбу, и вскоре к нам пришли офицер разведотдела и переводчик.
Вот что рассказал о себе этот ариец:
- Я дворянин, происхожу из военной семьи, и отец и дед были офицерами. Я окончил танковую школу и был направлен в Северную Африку, в армию фельдмаршала Роммеля. В прошлом году был произведен в обер-лейтенанты и вступил в командование танковой ротой.
В феврале этого года получил отпуск сроком на один месяц, который провёл с родителями. Когда отпуск кончился, я приехал в Марсель за три дня до отхода корабля, на котором должен был плыть в Северную Африку.
В Марселе я случайно познакомился с двумя очень интересными дамами, деньги у меня были, и мы так здорово кутнули, что я опоздал к отплытию корабля. Пришлось мне обратиться к коменданту города с просьбой о предоставлении мне места на следующем корабле. Ну, Вы, наверное, знаете, что у нас в Германской армии дисциплина очень строгая. Мой проступок сочли злостным нарушением дисциплины и подрывом воинского духа в армии, и меня вместо Африки отправили в трибунал. По приговору трибунала я был разжалован в рядовые и направлен на Восточный фронт.
В конце марта я с маршевым пополнением прибыл в 16-ю полевую Армию фельдмаршала фон Буша и оказался на этом участке фронта.
Три дня тому назад командир взвода приказал мне разведать Вашу оборону: установить, как проходит линия окопов, где расположены пулемётные и миномётные позиции и т. д. Я провёл ночь и почти всё утро, укрывшись на нейтральной полосе, внимательно всё осматривал, но ничего не обнаружил. Так и доложил своему командиру взвода. Выслушав меня, командир взвода сказал, что это, наверное, сказался результат моего двухлетнего пребывания в Африке - привык к пескам и пустынному ландшафту, а в условиях лесисто-болотистой местности не смог разглядеть замаскированные инженерные сооружения противника. В заключение он приказал мне повторить разведку.
На этот раз я подполз почти к самой деревне, но инженерных сооружений так и не обнаружил. Пришлось вновь докладывать о безрезультатности разведки. На этот раз командир взвода пришёл в ярость. Он кричал, что я, скорее всего, проспал ночь, укрывшись где-нибудь, а не занимался разведкой и вдобавок обозвал меня трусом. Тут же он приказал мне вновь отправиться на разведывание укреплений русских и добавил, что если я снова попытаюсь втереть ему очки, докладывая, что таких укреплений нет, то он передаст меня полевому отделению гестапо.
На этот раз я пробрался на окраину деревни и, укрывшись, дождался утра. Утром стал внимательно всё осматривать, но вновь ничего не обнаружил. Ничего не понимая, я встал и открыто пошёл по деревне. Никого. Я прошёл всю деревню и нигде противника не обнаружил. Кругом стояла полная тишина. Это было настолько страшно и невероятно, что, поверьте мне, господин майор, я впервые в жизни потерял самообладание и потерял ориентировку. Я прошёл через деревню в лес, стал бесцельно блуждать по лесу, постоянно меняя направление и не понимая, куда и зачем я иду. Я был в каком-то трансе и действовал бездумно, как сомнамбула, как лунатик.
Так, блуждая по лесу, я наткнулся на Вашего солдата, который подбирал с земли какие-то сучья. Меня не столько поразило появление этого солдата, сколько то, что он был совсем без оружия. А когда он взял меня за руку и повёл, я беспрекословно пошёл за ним, так как всё ещё не понимал, где я и что это со мной происходит. Можете мне поверить, что, если бы не это мое состояние, то мне ничего не стоило бы уничтожить этого солдатика. Мне даже не нужно было бы применять оружие. Я мог бы просто убить его ударом кулака. Но. повторяю, я был в трансе и поэтому очутился в этом доме.
Вот так бесславно закончилась военная карьера чистокровного арийца, дворянина и потомственного офицера.
Когда конвой отводил пленного в тыл, от его былой офицерской выправки не осталось и следа. Он уныло переставлял ноги, держа руками штаны, чтобы они не упали. Не знаю, когда он получил ремень, необходимый ему для поддержания штанов и дворянской чести, а вот сапёр, взявший его в плен, через три дня получил орден, с которым мы все от души его поздравили.