Моя война - 3

За всё время войны два раза я был в командировках в Москве. Первый раз меня вызвали в Главное управление войск связи Красной армии в январе 1942 года. Начальником управления был генерал Иван Терентьевич Пересыпкин. Вызвали меня с докладом по вопросу организации радиосвязи во фронтовых условиях. До этого в войсках была в основном проводная связь. Дело это очень хлопотное и не всегда надёжное. Радиосвязь только начала применяться и была ещё крайне неустойчивой, случались многочисленные случаи потери радиосвязи, длительные задержки радиограмм, путаница в радиоданных. Когда я приступил к службе в 8-м гвардейском отдельном батальоне связи 1-го гвардейского стрелкового корпуса СЗф, нам удалось быстро обеспечить непрерывную, надёжную радиосвязь между командованием 1-го ГСК с подчинёнными ему соединениями и со штабом 1-й Ударной армии.
Поездка в Москву запомнилась необычно сильными морозами. Семья моя была в эвакуации в Куйбышевской (быв. Самарской) области. По этой причине я остановился в гостинице «Националь», в самом центре Москвы, напротив Кремля.
В это время в гостинице проживало большое количество иностранных офицеров. Для лучшего их обслуживания на работу администраторами и дежурными по этажам были приглашены студентки старших курсов и выпускницы института иностранных языков и филологического факультета МГУ. Это были симпатичные общительные девушки, владевшие языками. В Москве в эту первую военную зиму было и холодно, и голодно, а в ресторане гостиницы «Националь» было вполне приличное для военного времени питание, что тоже имело немаловажное значение для работавших в гостинице студенток.
 На этаже, где был мой номер, жили английские лётчики. Они прибыли из Англии и должны были переправиться в посёлок Полярный, что находится под Мурманском, чтобы сменить своих товарищей, охранявших с воздуха караваны судов с военными грузами, шедшие из Англии в Мурманск. Это была английская лётная часть под командованием полковника Ишервуда.
 Как-то вечером я долго сидел в своём номере, работая над документами, которые должен был представить в Управление связи. В это время я уже не расставался с трубкой. Достать в войну хороший табак, разумеется, было невозможно. На фронте нам выдавали махорку. Особенно славилась махорка Моршанской фабрики. Её я и курил. Вдруг обнаружилось, что у меня кончились спички. Я вышел из номера и по мягкому ковру, устилавшему коридор, пошёл к дежурным по этажу девушкам. Их было, как всегда, две. И около них, как правило, крутилось два – три офицера союзнической армии. Я попросил спички, раскурил трубку и двинулся по длинному коридору в обратный путь. Вдруг я услышал за собой приглушённые толстым ковром крадущиеся шаги. Я остановился и оглянулся. За мной шли два английских офицера и втягивали носом дымок, тянувшийся из моей трубки. Мы улыбнулись друг другу, и я зашёл в свой номер. Через минуту зазвонил телефон. Одна из девушек-дежурных сказала:
 - Товарищ Милькин! Тут английские офицеры интересуются, какой табак курит их русский коллега? Им этот запах совсем не знаком.
Я попросил её прислать их ко мне. Когда они, несколько смущаясь, зашли, я скрутил им из газеты самокрутки – знаменитые «козьи ножки», поднёс спичку, и они прикурили. Затянувшись, они страшно закашлялись, глаза повылезали из орбит. Чуть отдышавшись, они сказали: «О, колоссаль!» На прощанье я дал им по хорошей пригоршне махорки. Они бережно приняли и заверили меня, что у себя на родине они будут давать своим друзьям понюхать, какой табак курят русские офицеры.
К слову сказать, моршанская махорка здорово выручала нас во время войны. А как вкусно было закурить трубочку в зимнем морозном лесу!