Стояла зима только начавшегося 1905 года.
    Жизнь в казарме сделалась тяжелее. Офицеры стали еще более придирчивыми, злыми, а вместе с тем какими-то растерянными, подавленными.
    От нас старались скрыть и позорные поражения нашей армии и гибель на сопках Маньчжурии десятков тысяч русских солдат и особенно то, что назревало в России.
    Казарма, полигон - и дальше ни шагу!
    Но как бы ни был суров режим, к нам все же проникли слухи о событиях в Петербурге.
    Один солдат, вернувшийся из госпиталя, под большим секретом рассказал о том, что на площади Зимнего дворца были расстреляны тысячи безоружных рабочих, шедших с петицией к царю.
    Это известие ошеломило нас. Никто не мог и не хотел работать. Мы были подавлены, убиты слухами об этой страшной трагедии.
    Будучи потомственным рабочим, я переживал эти события особенно болезненно.
    Казарменный режим стал жестче: запретили отпуска, ограничили прогулки, за каждое смелое высказывание грозили военно-полевым судом.
    Но уже никакими силами нельзя было скрыть от нас, что «дремлющая», как впоследствии писал Владимир Ильич, Россия «превратилась в Россию революционного пролетариата и революционного народа». На крупнейших заводах Петербурга начались стачки.
    Стачечное движение быстро распространялось по промышленным городам.