15 апреля за ним прислали в 9-м часу утра. Одеваясь, он второпях выронил из кармана печатку и сказал, что хочет вырезать на ней мой вензель. Осмотрев вещицу, я воскликнула:
-- Да это рубин, необделанный, но очень дорогой!
-- В таком случае я его продам, -- сказал он и, поцеловав меня, ушел. "Странно, -- подумала я, -- что у него есть такая дорогая вещь и он не знает даже ее цены! Как это объяснить?"
Никогда я еще не испытывала такой тревоги; но надо было взять себя в руки; к завтраку я ждала гостей и, волнуясь, стала одеваться.
Только что я закончила туалет, помню, что на мне была черная бархатная юбка с воланом из валансьенских кружев и белый ватто с розовой лентой, как вошел Николай.
-- Зачем ты так разрядилась?
-- Но, друг мой, ведь это не новое платье.
-- Все равно; если что случится со мной, то тебя обвинят во всем, хотя ты и не виновата ни в чем; помни это!
-- Что ты хочешь этим сказать?
-- Ну, слушай! У моей матери из образа украдено украшение из драгоценных камней, и в краже обвиняют моего адъютанта Евгения. Если он не сможет оправдаться, то я вынужден буду сказать, что это сделал я. Меня арестуют, запрут, объявят сумасшедшим, а тебя обыщут и выгонят из России.
Ужас охватил меня, но, стараясь казаться спокойной, я крепко обняла его и поцеловала.
-- И ты всегда будешь любить меня, несмотря ни на что?
-- Да, да, всегда.
Он отер мои слезы и воскликнул:
-- Не плачь, дорогая, может быть, дело обойдется лучше, чем я думаю. Но не выдавай своей тревоги и сегодня же вечером одень все свои бриллианты и отправляйся в Александрийский театр, как ни в чем не бывало. Я зайду еще к тебе.
И он ушел. Я постаралась поскорее отделаться от гостей и, не дожидаясь кареты, отправилась сама во дворец к Николаю. Он был там в своей спальне. Войдя туда, я увидела огромный чудный изумруд, который, как он раньше мне говорил, был заложен заодно с другими вещами. Тут я поняла истину. Он следил за мной глазами и, сказав: "Видишь, ведь я же не заложил его еще", ушел к Трепову ходатайствовать за своего адъютанта.
Возвратившись домой, я стала спокойно перебирать в памяти разные странности Николая, на которые до сих пор мало обращала внимания. При этом вспомнила его манию уносить с моего стола разные безделушки. Когда я замечала их исчезновение, он возвращал их мне, говоря, что хотел меня подразнить. Но они остались бы у него, если бы я не вспомнила. И как это я не подумала об этом раньше! Не догадалась, что мой бедный Николай страдает ужасным недугом, называемым клептоманией! Такой благородный, добрый и правдивый человек не мог быть вором! Да и зачем прибегать к воровству человеку, имеющему дохода более миллиона франков в год?
Пока я думала об этом, вошел Николай, бледный, изможденный, с судорожно сжатыми губами, попросил себе чаю и сказал:
-- Я заказал тебе кольцо с моим именем и числом дня, когда началась наша связь; носи его!
И, надев [мне] на палец левой руки [кольцо], он поцеловал меня и, слегка улыбаясь, сказал:
-- Вот мое обручение с единственной любимой мной женщиной! Так, ровно через 28 месяцев, окончился наш роман. Просидев у меня до 6 часов, он отправился обедать к отцу, сказав, что будет в театре и зайдет оттуда ко мне. Я сидела в театре во всех своих бриллиантах и с нетерпением ждала конца спектакля и, когда занавес упал, вернулась домой и стала поджидать Николая.
Пробила полночь, час, а его все еще не было. Три, четыре -- он все не приходил. Стало светать. Я одела шляпку и пошла к нему.
На улицах ни души; всюду тихо, спокойно, как на кладбище. Когда я шла по Цепному мосту, внезапно блеснувшее солнце позолотило спящий город.
Ворота дворца Николая были раскрыты настежь, а двери комнат заперты изнутри. Прежде я стала бы изо всех сил стучать, но теперь, увидав это, молча повернулась и тихо стала спускаться по лестнице. Бывший во дворе дворник сказал мне, что великий князь в 4 часа утра был арестован, увезен и находится под стражей адъютантов своего отца.
Вернувшись домой, я послала Николаю с верным человеком несколько строк, в которых умоляла известить меня о случившемся.
Свободное копирование
