Ошибка районного уполномоченного

С 1920 года в нашем доме находился штаб милиции во главе с районным  исполнителем тов. Клепиковым Александром  - уроженцем из г. Ленинграда.

        Помню, он очень часто демонстративно отмечал, что, мол, он - уроженец города – колыбели революции. В  это время наш зять Павел Яковлевич поступил работать в милицию.
 
        Тов. Клепиков, работая районным исполнителем, получил директиву из уездного города  Атбасар о том, что идущие из Ташкента в г. Атбасар караваны верблюдов с мануфактурой он  должен проконтролировать согласно накладных документов, а излишки конфисковать. А  почему была такая директива – это вопрос.

        Потому что под видом (маркой) государственной поставки мануфактуры большое количество товаров провозилось спекулятивно. По – казахски  мануфактура называлась мата.
 
        Ну а что это за мата, я вам могу объяснить. Ташкентская мата торговалась полметра  шириной наподобие марли, только в 2 – 3 раза толще и с разноцветными полосками.

        Согласно директивы, районный исполнитель тов. Клепиков, действуя по инструкции,  отпускал товар согласно накладных, а излишки товаров конфисковал, как спекулятивные. Но это длилось недолго.

        В то время мануфактуры (текстильных материалов) достать было  невозможно. Весь народ ходил полуголый. И тов. Клепиков додумался конфискованный товар, по-казахски мата, начал метать во все стороны, как только ему хотелось.

        Отец его  неоднократно предупреждал: «Тов. Клепиков, ты не только сам замотаешься в этом мате, но и нас замотаешь.
        Так и получилось: он на свою голову намотал пять лет тюрьмы, а у нас  забрали товары, которые оставались от лавки: вилы, лопаты, тазики и полный большой  сундук посуды: чашки, ложки, лампы и т.д. Отец с матерью никогда не думали, что у нас  заберут эти товары.

        Отец хотел защитить молодого коммуниста, неопытного в работе. Спрятали эту мату в  сложенный скирдой кизяк. Мату не нашли, а на кого не глянут, - все семь дворов одеты в эту мату, и все говорят в один голос: «Нас Клепиков одел, а где он её  брал, мы ничего  не знаем».

        Вот только и ущерба было, что у нас забрали вилы, лопаты и тому подобное.  Только и того, что осталось из спрятанного, - это маты метров двести.

        Отец и мать меня воспитывали с юных лет только к правде, чести и совести. Я не должен  врать «ни на один грамм», я должен говорить только истинную правду. Так это и осталось  в моём сознании до сегодняшнего дня.

        В 1920 году, когда отец  и мать прятали мануфактуру в скирды кизяка, я об этом не знал.  Но когда я утром вышел во двор, то обратил внимание на эту скирду кизяка.

        Смотрю и  думаю, почему кизяк сложен не так, как было вчера. Прихожу к матери и сообщаю ей об  увиденном. Мать пригрозила мне пальцем и сказала: «Молчи, не твоё дело».
Через два – три дня приехал следователь.

        Допросили всех и приступили к обыску. Искали – искали, найти ничего не смогли. После обыска следователь подзывает к себе меня, даёт  мне конфет, которым я был очень рад.
        Затем берёт меня за руку, повёл во двор и говорит  мне: «Ты любишь своих отца и мать?» - «Да, люблю», - отвечаю я. Он  повторяет: «Значит, ты любишь своих отца и мать.

        Это очень хорошо», - и задаёт мне новый вопрос: «А как ты  думаешь, я люблю твоих отца и мать?» Я отвечаю: «Не знаю». «Так вот, дорогой Калина, я  ещё сильнее люблю твоих отца и мать.

        Они спрятали мануфактуру, но, наверно, плохо. Надо будет посмотреть и перепрятать». Он повёл меня по всему двору, указывая на каждый угол  и подозрительное место: «Наверно, здесь?»
        Я внимательно выслушивал его и  отвечал: «Нет». А вот когда мы подошли к скирде кизяка, вот тут я был совершенно  растерян.

        Мне хотелось сказать только правду. Не успел я разинуть рот, как увидел стоявшую вдали мать с грозящим пальцем и сурово смотревшую на меня.
 
        В ту же секунду она подошла к нам, начала отвлекать меня и уполномоченного следователя совсем другими разговорами, затем  выпроводила меня, сказав: «Он уже замерз».
        А мне так сильно (очень) хотелось  возвратиться и рассказать только правду, как был сложен  кизяк раньше, а через ночь – совсем  по-другому… Но мне так и не удалось рассказать всю правду следователю.
        Так я на себе испытал значение воспитания с юных лет к правде, чести и совести. 
        С этого времени мне очень хотелось учиться и работать только следователем. Но судьба  сложилась по-другому.