Рождение этой «николаевской массы» в эмиграции относится к началу 20-х годов. Жадно ловившая каждую политическую фигуру, из какого бы болота она ни появилась, эмигрантская политическая мысль остановилась на великом князе Николае Николаевиче как на «вожде», как только он очутился вблизи от «русского Парижа».
В воздушном замке, созданном эмигрантским воображением, как я уже упоминал, главная роль всегда отводилась некоему «вождю», который объединит правый сектор эмиграции и создаст армию из бывших военнослужащих разбитых армий Деникина, Врангеля, Колчака, Каппеля, Миллера, Юденича. Деникин, Врангель, Миллер и Юденич еще были живы, но авторитет их среди белого офицерства был сильно подмочен, а царские кадровые офицеры его вообще никогда не признавали. На роль «вождя» никто из них уже явно не годился.
Наоборот, большинство эмигрантов правого сектора считало, что именно великий князь Николай сумеет в силу своего прошлого положения объединить «правоверную» эмиграцию; он создаст «освободительную» армию из белых офицеров, заручится материальной поддержкой Антанты и двинется в «крестовый поход против большевизма». Весть о переезде великого князя Николая из Италии во Францию была воспринята ими как начало противобольшевистской «акции». Когда же газеты сообщили, что по распоряжению премьер-министра Франции Пуанкаре на пограничной станции для встречи бывшего русского верховного главнокомандующего был выстроен почетный караул, то восторгу этих «правоверных» эмигрантов не было границ.
На Балканах, в Прибалтийских странах, во Франции, на Дальнем Востоке, в Америке «правоверные» при встрече друг с другом шептались: «Вы слышали? Франция официально признала его высочество вождем… Итак, началось… Завтра — в поход! Большевики доживают последние месяцы. Говорят, что для высадки десанта уже все готово… Говорят…» И дальше шло безудержное словесное нагромождение столь же диких и абсурдных, сколь и смехотворных фантазий, составлявших в течение четверти века суть символа веры правых эмигрантов.
Итак, будущий «вождь» прибыл во Францию. Поселился он в одном часе езды от Парижа в купленной им усадьбе Шуаньи — одной из многих тысяч старинных дворянских усадеб, в большинстве своем возникших еще в XVIII веке и разбросанных по всей Франции.
Но ликование правого сектора эмиграции по этому поводу было недолговечным. На очередных парламентских выборах во Франции победили радикалы и радикал-социалисты. Звезда Пуанкаре закатилась. Повеяли другие ветры. Политический «климат» во Франции резко изменился. Новое правительство возглавил Эррио. Обстановка складывалась явно не в пользу «крестового похода». О почетных караулах больше не могло быть и речи. Власти, конечно, не отказали великому князю в праве пребывания на французской земле, но дали понять, что он для них не более как частное лицо и что его политические химеры интересуют их в той же мере, как прошлогодний снег.
В замке Шуаньи по их настойчивой рекомендации в помещении консьержа был поселен агент Surete Generate (полиции общественной безопасности) якобы для охраны безопасности monsieur le Grand due (великого князя), а на самом деле для того, чтобы наблюдать за всем тем, что там происходит.
А происходило там фактически очень немногое, хотя этому немногому расстроенное эмигрантское воображение приписывало исключительную важность событий мирового масштаба.
«Вождь» доживал свою жизнь затворником. Никуда дальше ворот своей усадьбы он не выходил и не выезжал.
На настойчивые «всеподданнейшие» просьбы и мольбы показаться в Париже своим «верноподданным» и вдохнуть в них своим присутствием энтузиазм для грядущего «весеннего похода» он неизменно отвечал: — Или Париж меня увидит как официально признанного Францией верховного главнокомандующего русскими армиями или совсем не увидит.
«Правоверным» эмигрантам правого сектора оказалось недостаточным просто «считать» великого князя Николая главой эмиграции. Нужно было это как-то узаконить и создать иллюзию всенародного признания. Русского народа за границей, правда, нет. Есть эмиграция. По неумолимым законам истории это обломки рухнувшего мира, но зато по эмигрантской идеологии — «соль земли». Нужно, следовательно, чтобы эта «соль земли» сказала своя веское слово. Но как это сделать?
Свободное копирование
